Вэдж шаркнул ногой, приветствуя Росса, и ткнул пальцем в Гауки:

– Вот, сэр, посмотрите-ка на моего дружка Гауки. Уж неделя прошла, как его гляделка – та, что с правого борта, – распухла, будто рыба-иглобрюх… А он и внимания не обращал. Я ему говорю: «Гауки, пора тебе навестить доктора, клянусь телом Господним». Да ведь он упрям как осел, сэр. И вот до чего себя довел. «Как же ты будешь нести вахту, – спрашиваю я, – если останешься без иллюминатора?» Ну вот мы и пришли. – И он подтолкнул Гауки вперед.

– По-моему, ячмень скоро прорвется, – сказал Росс, осмотрев беднягу. Он черкнул что-то на листке бумаги и отдал его Бэйли. – Отпарь ему веко, чтобы ячмень лопнул, а потом приготовь вот эту мазь.

Пруденс откашлялась.

– Покажи мне, где стоит жаровня, муженек! – Она застенчиво улыбнулась Россу, который вопросительно поднял брови. – Мне эта процедура знакома. Ячмени выскакивают не только у моряков, но и у нас – жителей суши.

Бэйли занялся мазью, а Пруденс разожгла в маленькой жаровне древесный уголь. И когда та достаточно разогрелась, взяла кувшин с водой и стала лить на угли тонкую струйку, велев Гауки наклониться пониже, пока можно будет терпеть жар.

Вэдж все это время болтал без умолку. С его грубого лица не сходило мрачное выражение.

– Так оно и должно было случиться, леди. Понимаете, неделю назад у старины Гауки порвался шнурок на ботинке. Дурная примета. Ну, дружок мой присел, значит, на палубу, чтобы его завязать. А потом возьми да и подними глаза. И кто, как вы думаете, стоит рядом? Капитан Хэкетт, а глаз-то у него черный! Как я услыхал об этом, так и говорю ему: «Плохо тебе придется, Гауки, от этого человека». – И он указал на своего злополучного друга. – И бедняге Вэджу тоже. И вот оно – доказательство, верно?

Простодушие суеверного Тоби вызвало у Пруденс улыбку. Она вылила на угли еще немного воды, чтобы пар продолжал идти. Через несколько минут ячмень лопнул. Гауки довольно ухмыльнулся, потер больной глаз носовым платком, взял мазь и поблагодарил доктора за помощь.

Вслед за ним вошел бледный, истощенный матрос, которого терзала лихорадка. Ему надо было сделать кровопускание. Потом появился пациент с плевритом, харкающий кровью. Росс делал необходимые процедуры, выписывал лекарства или отсылал больных в лазарет, к своему второму помощнику – Ричардсу.

Несколько матросов получили ранения; мальчика – подносчика пороха (во время сражений он должен был снабжать им канониров) мучила сильная простуда.

Один матрос, стонущий от боли, приковылял в кубрик, жалуясь на свой раздутый от водянки живот. Он только скрипел зубами, когда Росс проткнул ему брюшную полость длинным острым зондом и оттуда хлынула водянистая жидкость.

Пруденс исполняла все указания Мэннинга: бинтовала, накладывала мази, помогала Бэйли готовить лекарства. Ей было грустно видеть столько людей, измученных недугами, но вопреки ее ожиданиям сами болезни не вызывали особого отвращения.

Когда из кубрика наконец вышел последний пациент, Росс устало потер затылок и посмотрел на Пруденс с оттенком уважения. Его глаза потеплели.

– А теперь идите в кают-компанию. Вы достаточно потрудились на сегодня.

– А вы?

– Я отправлюсь в лазарет.

– Возьмите и меня.

– Это – малоприятное место. Там лежат умирающие, которым я почти бессилен помочь. Самый воздух отравлен их болезнями. Их рвет, а бывает и кое-что похуже. Там невыносимая духота и зловоние. Хорошо известно, что зараза передается через воздух.

Пруденс встала и оправила юбки.

– Я пойду туда.

– Клянусь бородой Эскулапа, вы упрямы как ослица!

– Не больше, чем вы сами! И кто этот Эскулап, которым вы все время клянетесь?

– Римский бог врачевания. И, Господь свидетель, я хотел бы обладать его силой. – Росс со вздохом указал на дверь, пропуская Пруденс вперед. – Что ж, идите, если уж вам так хочется. Но предупреждаю, это не веселая прогулка. Вы увидите мир с печальной стороны, и зрелище будет не из приятных. Готовьтесь.

Лазарет располагался на верхней палубе. Они осторожно поднимались по трапу, крепко вцепившись в перила, чтобы сохранить равновесие. Шторм все усиливался. Росс вел за собой Пруденс, старательно обходя пушки и встречных матросов, которые готовились к борьбе со стихией.

Помещение, выделенное для лазарета, оказалось довольно большим. От орудий его отгораживали занавески. Внутри Пруденс увидела множество гамаков, висевших почти впритык друг к другу. Больные невольно заражали соседей своим дыханием. Резкий ветер, дувший в открытые иллюминаторы, разгонял тошнотворный запах разлагающейся человеческой плоти, но вместе с ним залетали и брызги, обдавая дождем тех, кто имел несчастье находиться близко от борта.

– Ну, Ричардс, как дела? – спросил Росс своего второго помощника.

– Боюсь, не пройдет и часа, как мы потеряем Нэша, – ответил тот, покачав головой.

– Ну, этого следовало ожидать, – бесстрастно сказал Росс и пошел вперед, расталкивая плечами гамаки.

Пруденс, съежившись от страха, последовала за ним. Перед ее глазами мелькали красные, воспаленные от лихорадки лица, истощенные тела, обрубки ампутированных конечностей, перевязанные окровавленными бинтами, сломанные руки и ноги, прикрепленные к дощечкам. Некоторые больные стонали в забытьи, другие ругались и плакали от боли. Один моряк кашлял так надрывно, словно у него разрывались легкие.

«Матерь Божия, – подумала Пруденс. – Если бы можно было исцелить их всех сразу каким-нибудь волшебным заклинанием!»

Они подошли к гамаку, где лежал мужчина с мертвенно-бледным лицом. Его запавшие глаза лихорадочно блестели, дыхание было прерывистым. Едва взглянув на него, Пруденс ощутила подлинную физическую боль.

– Итак, Нэш, – резко спросил Мэннинг, щупая пульс умирающего, – примирились ли вы со своим Создателем?

– Так точно, сэр! – Темные глаза Нэша были полны смирения, но Пруденс заметила, что в глубине их притаился ужас.

– Вот и хорошо, – заметил Росс и вдруг, выпустив запястье Нэша, метнулся к соседнему гамаку.

Он отдернул одеяло, задрал до колена штанину пациента и, нахмурившись, легонько нажал на забинтованную ногу. Матрос завопил от боли.

Росс шепотом выругался и повернулся к помощнику:

– Ричардс, мне не нравится его нога. Отнеси его к Бэйли и вели готовиться к операции. Я скоро приду и сделаю ему ампутацию.