Гауки подтянул широкие штаны, сложил губы трубочкой и выпустил за борт целую струю коричневой слюны, смешанной с жевательным табаком. Потом он шагнул вперед и поклонился еще более неловко, чем Вэдж.
– Ваш слуга, мадам. – Гауки переложил кусок прессованного табака за другую щеку. Его загорелое лицо покраснело от смущения. – Мы с Тоби слыхали, – он ткнул пальцем в Вэджа, – будто вы забрались на корабль совсем без вещей… в корзине-то у вас одни безделушки… Ну, мы тут с дружками посовещались…
– Они все отличные канониры, вот что я скажу! – перебил его Вэдж.
Гауки метнул на него свирепый взгляд, очевидно, уязвленный тем, что его прервали на самой середине заранее заготовленного монолога.
– Короче говоря, мадам, решили мы поделиться с вами кто чем может. Всякими вещичками, которые могут вам понадобиться. Мы их оставили в вашей каюте, мистер Мэннинг. Вот и все. Я все сказал. – Гауки вперил глаза в пол, и его длинное лицо покраснело еще сильнее.
Пруденс едва не расплакалась.
– Как вы добры! Спасибо. И поблагодарите от моего имени своих друзей.
– Надеюсь, ты не попался на глаза капитану, Вэдж? – поинтересовался Росс.
Тоби так яростно закивал своей массивной головой, что стал похож на марионетку, которую дергают за веревочку.
– Так точно, сэр! Не попался, мистер Мэннинг. Только слыхал я, что капитан родился при темной луне. Дурное это предзнаменование. Вот. Значит, плавание пройдет плохо. А бедному Тоби Вэджу придется еще хуже. – И он опять ткнул большим пальцем в сторону своего приятеля. – Вот у Гауки с прошлого года остались рубцы – так его капитан отделал.
– Держись от него подальше.
– Так точно. Буду обходить стороной. Уж очень я его боюсь.
Пруденс хотела было выразить свое возмущение неблаговидным поведением Хэкетта, но тут раздался пронзительный звук свистка.
– Это боцман зовет на обед, – пояснил Росс и повернулся к Гауки и Вэджу: – А вы возвращайтесь на бак. И не забудьте передать своим друзьям, что мы благодарим их за доброту. Ну что, жена? – продолжал он, обращаясь к Пруденс. – Идем обедать?
Вэдж и Гауки поспешно направились в свою столовую, а Росс повел Пруденс в кают-компанию.
Там уже толпилась масса народу: и мичманы, и те молоденькие офицеры, с которыми Пруденс познакомилась за вчерашним ужином. Все они сидели за длинным обеденным столом, смеясь и подшучивая друг над другом.
Прислуга сновала туда-сюда, расстилая скатерть и расставляя оловянные тарелки. На корме было много окон, поэтому кают-компания, залитая светом, выглядела очень уютно. Под окнами стоял длинный рундук, застеленный матрасом. Первый лейтенант Сент-Джон и еще один незнакомый Пруденс человек разместились на нем, занятые оживленной беседой. Огромный восьмиугольный стол был придвинут к скамье, которая шла вдоль степы. Пруденс, имевшая некоторое представление о кораблях, знала, что под ней находится верхняя часть руля. На скамье расположился лейтенант Эллиот. Он не участвовал в общем веселье, его лицо по-прежнему выражало страдание. Вспомнив о том, какая беда настигла лейтенанта, Пруденс вновь испытала прилив жалости к нему.
Сент-Джон заметил Пруденс и тут же вскочил на ноги.
– Ба! Да это же миссис Мэннинг. Рад видеть вас! – Он прильнул губами к ее руке. – Однако я предпочел бы остаться с вами наедине, подальше от свирепых взглядов вашего мужа. – Сент-Джон усмехнулся, обращаясь к Россу: – А знаете ли вы, сэр, что ваша жена – обладательница самых прекрасных зеленых глаз в мире! Как она попала на корабль – остается загадкой. Осмелюсь предположить, что миссис Мэннинг – сирена, которую послали сами боги, чтобы околдовать всех нас!
Пруденс вспыхнула, не находя слов от приятного волнения.
Сент-Джон порылся в кармане своего кителя.
– Вчера вечером я заметил, что на ваших туфлях нет пряжек. Надеюсь, вы окажете мне честь и примете этот скромный дар. Я преподношу его как плату за возможность лицезреть вашу красоту во время плавания. – С этими словами он вытащил пару сверкающих серебряных пряжек тонкой работы и протянул их ей.
Пруденс приняла подарок, не сдержав изумленного вздоха.
– Вы очень добры, лейтенант Сент-Джон.
– Зовите меня просто Эдвин, – ответил он с ослепительной улыбкой. – Не будет ли мне позволено обращаться к вам по имени – Марта?
Пруденс опустила глаза. Она так смутилась, что не могла смотреть в лицо лейтенанту. Никогда еще ей не оказывали столь изысканных знаков внимания. Даже Джеми вел себя менее пылко – по крайней мере вплоть до того дня, как признался в своей любви.
– Разумеется, я разрешаю. Да и как может быть иначе! Могу ли я отказать вам, когда вы так любезны со мной?
Росс, стоявший поблизости, кашлянул.
– Идем к столу, – сказал он холодным, напряженным голосом. – Сейчас начнут разносить блюда.
Сент-Джон предложил руку Пруденс.
– Вы позволите, Марта?
Пруденс взяла его под руку и не стала возражать, когда лейтенант сел рядом с ней. Среди офицеров завязался спор: каждый хотел занять место по другую от нее сторону. Но Росс, быстро усевшись рядом с Пруденс, остановил ухажеров суровым взглядом.
Обед прошел оживленно. Пруденс быстро запомнила имена и чины старших уорент[12] -офицеров: штурмана, командира артиллерийской части, боцмана и старшего интенданта. Здесь был и капитан морской пехоты. Она вежливо кивнула Сликенхэму и поблагодарила его за муслин. Но этот человек ей по-прежнему не нравился. А когда интендант мимоходом упомянул о деньгах, которые Россу пришлось выложить за ткань, Пруденс невзлюбила его еще больше. В Винсли гораздо дешевле стоил самый лучший шелк!
Росс все это время оставался молчаливым и задумчивым, зато Сент-Джон вел светскую беседу, не умолкая пи на минуту, и то и дело восхвалял красоту Пруденс, ее изящество и очарование. Когда обед закончился и офицеры стали расходиться, лейтенант дотронулся до ее руки.
– Подождите, Марта, – взмолился он. – После нашего вчерашнего разговора мне страстно хочется услышать, как вы поете. Иди сюда. – Сент-Джон сделал знак лейтенанту Эллиоту. – Приободрись немного ради этой прелестной леди и настрой-ка свою скрипку.
– Но я знаю только старинные деревенские песни, – нерешительно ответила Пруденс, их после смерти отца ей запрещали петь дома.
Эллиот задумчиво сдвинул брови.
– Вам известна песня «Идем-ка прогуляемся, мадам»?