обозреватели! Нет уж! Обозревайте кого-нибудь…
— Перестань, Лунина! — Начальник отдела шлепнул здоровенной ладонью по письменному столу. — Ты что, не понимаешь? Перестань дурака валять!
— Это вы перестаньте дурака валять! — крикнула она и даже встала. — Обозреватели! Если хотите беседовать, так перестаньте темнить! Это мое право знать, с кем я беседую!
— Да ты, Татьяна, говоришь, как настоящая диссидентка! — возмущенно, но по-отечески загудел начальник, в далеком прошлом один из пастухов клуба ВВС, спортивной конюшни Васьки Сталина.
— Где ж это ты поднабралась таких идеек? Права! Смотри, Татьяна!
Татьяна видела, что товарищ Сергеев пребывает в некотором замешательстве. Это се развеселило. Она спокойно села в кресло и посмотрела на него, уже как хозяин положения. Ну? Товарищ Сергеев, поморщившись, предъявил соответствующую книжечку.
— Я полагал, Татьяна Никитична, что мы свои люди и можем не называть некоторые вещи в лоб. Если же вы хотите иначе… — Он многозначительно повел глазами в сторону Супа.
Тот сидел, полузакрыв глаза, на полуиздыхании.
— Давайте, давайте, — сказала Таня. — Если уж так пошло, то только в лоб. По затылку — это предательство.
— Позвольте выразить восхищение, — сказал товарищ Сергеев.
— не нуждаюсь, — огрызнулась она.
Любопытно, что в книжечке именно эта фамилия и значилась: Сергеев, но вместо слова «обозреватель» прописано было «полковник».
— Uр tо уоu, — вздохнул полковник Сергеев.
— Как вы сказали, товарищ полковник? — Татьяна широко открыла глаза, дескать, не ослышалась ли. Ей показалось в этот момент, что она и в самом деле имеет некоторую бабскую власть над полковником Сергеевым, а потом она подумала, что чувствовала это с самого начала очень интуитивно и глубоко и, быть может, именно это, только сейчас распознанное ощущение, и позволило ей говорить с такой немыслимой дерзостью.
— Я сказал: как хотите, — улыбнулся полковник. — Многолетняя привычка, от все трудно избавиться.
Ей показалось, что он вроде бы даже слегка как бы благодарен ей за вопрос, заданный с лукавой женской интонацией. Вопросец этот дал ему возможность прозрачно намекнуть на свое законспирированное зарубежное, то есть романтическое, с его точки зрения, прошлое и показать даме, что он далеко не всегда занимался внутренним сыском.
Затем он начал излагать суть дела. Начнем с того, что он испытывает полное уважение к Андрею Лучникову и как к одному из крупнейших мировых журналистов, и как к человеку. Да, у него есть определенное право называть этого человека просто по имени. Но это лишь к слову, да-да, так-так… Короче говоря, в ответственных организациях нашей страны придают Лучникову большое значение. Мы… давайте я для простоты буду говорить «мы»… мы понимаем, что в определенной исторической ситуации такая фигура, как Лучников, может сыграть решающую роль. История сплошь и рядом опровергает вздор наших теоретиков о нулевой роли личности. Так вот… так вот, Татьяна Никитична, у нас есть существенные основания опасаться за Андрея Арсениевича. Во-первых, всякий изучавший его биографию может легко увидеть, как извилист его политический путь, как подвижна его психологическая структура. Давайте напрямик, мы опасаемся, что в какой-то весьма ответственный момент Лучников может пойти на совершенно непредвиденный вольт, проявить то, что можно было бы назвать рефлексиями творческой натуры и внести некий абсурд в историческую ситуацию. В этой связи нам, разумеется, хотелось бы, чтобы с Лучниковым всегда находился преданный, умный и. как я сегодня убедился, смелый и гордый друг… Он снова тут зорко и быстро глянул на Супа и потом вопросительно и доверительно — совсем уж свои! — на Татьяну. Та не моргнула и глазом, сидела каменная и враждебная. Пришлось «обозревателю» двинуться дальше.
— Однако то, что я сказал, всего лишь преамбула, Татьяна Никитична. В конце концов главная наша забота — это сам Андрей Арсениевич, его личная безопасность. Дело в том, что… дело в том, что… понимаете ли, Татьяна… — Глубокое человеческое волнение поглотило пустую формальность отчества, товарищ Сергеев встал и быстро прошелся по кабинету, как бы стараясь взять себя в руки. — Дело в том, что на Лучникова готовится покушение. Реакционные силы в Крыму… — Он снова осекся и остановился в углу кабинета, снова с немым вопросом глядя на Таню.
— Да знаю-знаю, — сказала она с непонятной самой себе небрежностью.
— Что все это значит? — вдруг проговорил десятиборец и в первый раз обвел всех присутствующих осмысленным взглядом.
— Может быть, вы сами объясните супругу ситуацию? — осторожно спросил товарищ Сергеев.
— А зачем вы его сюда пригласили? — Губы у Тани растягивались в кривую улыбку.
— Чтобы поставить все точки над i, — хмуро и басовито высказался завотделом.
— Ну, хорошо. — Она повернулась к мужу. — Ты же знал прекрасно: Лучников уже много лет мой любовник. Суп на нее даже и не взглянул.
— Что все это значит? — повторил он свой непростой вопрос.
Непосредственное начальство молчало, что-то перекатывая во рту, разминая складки лица и чертя карандашом по бумаге бесконечную криптограмму бюросоциализма: ему что-то явно не нравилось в этой ситуации, то ли тон беседы, то ли само се содержание.
Сергеев еще раз прошелся по кабинету. Тане подумалось, что все здесь развивается в темпе многосерийного телефильма. Неторопливый проход в интерьере спецкабинета и резкий поворот в дальнем углу. Монолог из дальнего угла.
— Из этого вытекает, братцы, необходимость определенных действий. Поверьте уж мне, что я не чудовище какое-нибудь, не государственная машина… — Сергеев снова закурил, явно волновался, почему- то помахал зажигалкой, словно это была спичка. — Впрочем, можете и не верить, — усмехнулся не без горечи. — Чем я это докажу? Так или иначе, давайте вместе думать. Вы, Глеб, ведь были нашим кумиром, — улыбнулся он Супу. — Когда вы впервые перешагнули за 8000 очков, это для нас всех был праздник. Вы — гигант, Глеб, честное слово, вы для меня какой-то идеал славянской или, если хотите, варяжской мужественности. Я потому и попросил вас прийти вместе с Таней, потому что преклоняюсь перед вами, потому что считаю недостойной всякую игру за вашей спиной, потому что надеюсь на ваше мужество и понимание ситуации, ну а если мы не найдем общего языка, если вы меня пошлете сейчас подальше, я и это пойму, поверьте, я только сам себя почувствую в говне, поверьте, мне только и останется, что развести руками. Что делать? Проклятая история только и делает, что заставляет нас руками разводить… — Он вдруг смял горящую сигарету в кулаке и не поморщился, тут же вытащил и закурил другую. — Вздор… дичь… как все поворачивается по-идиотски… ей-ей, нам бы лучше с вами за коньячком посидеть или… или… — Сергеев глубоко вздохнул, кажется, набрался решимости. — Короче говоря, у нас считают, что в интересах государственных дел чрезвычайной важности было бы полезно, если бы Татьяна Никитична Лунина стала женой Андрея Арсениевича Лучникова, законной супругой или другом, это на ваше усмотрение, но обязательно его неотлучным спутником.
Монолог закончился, и в кабинете воцарилась странная атмосфера какой-то расплывчатости, произошла как бы утечка кислорода, во всяком случае, произведено было несколько странных движений: начспец, например, встал и открыл окно, хотя, разумеется, уличный шум только лишь мешал запрятанным его магнитофонам, тов. Сергеев выпил сразу два стакана шипучки, причем второй пил явно с каким-то отвращением, но допил до конца. Татьяна для чего-то открыла сумку и стала в ней как бы что-то искать, на самом же деле просто перебирала пузырьки, коробочки, деньги и ключи. Суп почему-то заглянул к ней в сумочку, а потом стянул с шеи галстук и намотал его себе на левый кулак…
— Мне еще поручено вам сообщить следующее, — вроде бы совсем через силу проговорил товарищ Сергеев. — В любом случае, какое бы решение вы ни приняли, Татьяна Никитична и Глеб, это нисколько не отразится на ваших делах, на служебном положении или там на этих… ну… — явно не без нотки презрения, — … ну, на этих поездках за рубеж, словом, никакой неприязни у нас к вам не возникнет. Это мне поручено вам передать, а мне лично поручено быть чем-то вроде гаранта… — Он снова как бы оборвал фразу, как бы не справившись с эмоциями, впрочем, наблюдательный собеседник, безусловно, заметил бы,
