— Что же тут смешного? — удивился Суп.

— Такой Главк и в самом деле есть в нашем Комитете, — сказала Таня. — Все нормально. Главк как Главк. Главное управление спортивных единоборств…

Лучников чувствовал себя пристыженным всякий раз, когда советская явь поворачивалась к нему еще каким-нибудь своим непознанным боком. Все же как ни сливайся с ней, до конца не постигнешь.

— Юмор все-таки существует: он в том… — сказал он, стараясь на Татьяну не глядеть, — что вы работаете в Главке единоборств, а сами-то десятиборец.

— Так что? — спросил муж.

Татьяна расхохоталась. Она уже успела махнуть большую рюмку коньяку.

— А мне как-то и в голову раньше не приходило, — сказала она. — В самом деле смешно. Десятиборец в Единоборстве.

Хохот был несколько тревожащего свойства.

— Насчет десятиборья, так у нас прежних заслуг не забывают, — сказал муж. — Вот гляньте! Вот мои этапы. Восемь лет в первой десятке держался…

Кубки и бронзовые фигуры венчали югославский сервант. Лучникова немного раздражала заурядность квартирного стиля — все-таки дом Татьяны представлялся ему в воображении (если когда- нибудь представлялся) каким-то иным.

Пошла вторая рюмка. Про чай и думать забыли.

— Вот поэтому я так отлично сейчас трудоустроен, — пояснил муж. — Вы понимаете?

Лучников посмотрел на Татьяну — как, дескать, себя вести? — но она как будто и не думала ему подсказывать, хохотала, наслаждалась ситуацией.

— Понимаете, о чем я говорю? — Десятиборец настойчиво пялил на Лучникова глаза над своей четвертой рюмкой.

— Понимаю.

— Ни черта вы не понимаете. У вас там спортсменов сразу забывают, наглухо, а у нас постоянная забота. Это понятно?

— Понятно.

— Что-то не замечаю, что вам понятно. По лицу такого не определяется.

— Ой, умру! — Татьяна заваливалась на спинку стула. — Андрюша, сделай умное лицо.

— Напрасно смеешься. — Десятиборец взял жену за плечико. — У них одно, у нас другое. Вон товарищ тебе подтвердит без всякой пропаганды.

— У нас, конечно, не то, не так масштабно, — подтверждал Лучников, искоса поглядывая на Сашу, который сидел на тахте, поджав ногу. — У нас там Комитета по спорту вовсе нет. Все пущено на самотек. Многие виды изрядно хромают.

— Вот! — вскричал десятиборец, глядя в лицо своей жене, которая в этот момент, надув укоризненно губки, кивала чужеземцу — как, мол, вам не ай-я-яй.

— Что и требовалось доказать! — Четвертая рюмка ухнулась в бездонные глубины. — А теперь ты еще скажи, что советские спортсмены — профессионалы!

— Никогда этого не скажу. — Лучников решительно открестился от такого приглашения.

— А ты скажи, скажи, — напирал Суп. — Думаешь, не знаем, что ответить?

— Он недавно на семинаре был по контрпропаганда, — любезно пояснила Татьяна.

Милочка в куртке и шапке, с сумкой через плечо прошла через комнату к выходу и сердито там хлопнула дверью — си, видимо, не нравилась бурно развивающаяся родительская пьянка.

— Фи-гу-рист-ка, — запоздало показал ей вслед слегка уже неверным пальцем десятиборец. — Сколько на вашей белогвардейщине искусственных катков?

— Три, — сказал Лучников.

— А у нас сто три!

Саша вытащил ногу из-под попки и направился в прихожую. «Моя походка, — подумал Лучников, — или его?» Гордо неся гордый лучниковский нос, Саша закрыл за собой дверь плотно и решительно. Явно дети здесь в оппозиции к коньячным беседам родителей.

— Хоккей, — кивнул ему вслед папа Суп. — Большое будущее!

— Ну, вот мы и одни. — почти бессмысленно захохотала Татьяна.

— Так почему же ты не отвечаешь на мой вопрос? — Десятиборец придвинул свой стул ближе к Лучникову и снова налил рюмки. — Ну! Профессионалы мы или любители?

— Ни то, ни другое, — сказал Лучников.

— То есть?

— Спортсмены в СССР — государственный служащие, — сказал Лучников.

Шестая рюмка повисла в воздухе. Челюсть у десятиборца отвалилась. Таня зашлась от восторга.

— Андрюшка, браво! Суп! Ты готов! Сейчас лягушку проглотишь! К такому повороту их на семинаре не подготовили!

Она раскачалась на стуле и влепила Лучникову поцелуй в щеку. Стул из-под нее вылетел, но она не упала (атлетические реакции!), а перелетела на колени к Лучникову и влепила ему еще один поцелуй уже в губы.

— Ты, однако. Татьяна… — пробормотал десятиборец. — Все же невежливо, между прочим… чужого человека и губы…

— Да он же нам не чужой, — смеялась Таня и щекотала Лучникова. — Он ним идеологически чужой, а по крови свой. Русский же.

— В самом деле русский? — удивился супруг. Лучников чрезвычайно вдруг удивился, обнаружив себя в зеркале стоящим с открытым гневным лицом и с рукой, в собственническом жесте возложенной на плечи Татьяны.

— Да я в сто раз более русский, чем вы, товарищ Суп! Мы от Рюриковичей род ведем!..

— Рюриковичи… белорусы… — хмыкнул десятиборец. — Дело не в этом. Главное, чтобы внутренне был честный, чтобы ты был не реакционный! Ходи за мной!

Железной лапой он взял Лучникова за плечо. Таня, не переставая смеяться, нажала клавишу музыкальной системы. В квартире зазвучала «Баллада о Джоне и Йоко». Под эти звуки троица проследовала в темную спальню, где, словно гигантская надгробная плита, светилось под уличным фонарем супружеское ложе.

— Мне хочется домой в огромность квартиры, наводящей грусть, — вдруг нормальным человеческим тоном произнес десятиборец.

Лучников ушам своим не поверил.

— Что? Что? Ушам своим не верю.

— Суп у нас любитель поэзии, — сказала Таня. — Суп, это чье ты сейчас прочел?

— Борис Мандельштам, — сказал десятиборец.

— Видишь! — ликуя, подпрыгивала уже на супружеском ложе Татьяна. — У него даже тетрадки есть с изречениями и стихами, не хала-бала! Интеллигенция!

— Смотри сюда! — угрожающе сказал десятиборец. — Вот они и здес — этапы большого пути. Места не хватает.

Вдоль всей стены на полке под уличным фонарем светились статуэтки и кубки.

— Почему ты зовешь его Суп? — спросил Андрей. — Почему ты так метко его назвала?

— Это сокращение от «супружник», — хихикнула Татьяна.

— А почему ты ее зовешь на ты, а меня на вы? — вдруг взревел десятиборец. — Подчеркиваешь превосходство? Он махнул огромной своей ручищей — крюк по воздуху.

— Что же ты впустую машешь? — сказал Лучников. — Бей мне в грудь!

— Ха-ха, — сказал Суп. — Вот это по-нашему, по-товарищески. Без дворянских подгребок.

— Вот оно — спортивное единоборство двух систем! — смеялась Таня, сидя на супружеском ложе.

В комнате, освещенной только уличным фонарем, она показалась сейчас Лучникову настоящей