частицу «не». То же с глаголами «есть» и «пить». А теперь обращаюсь к аудитории: «Вы не поняли?»

— Нет, поняли, — отчеканил зал.

— Мне одно не ясно, — шепнул Капитан Библу, — почему они так быстро все это усваивают?

— Во-первых, эмоциональное эхо. Во-вторых, шлемы. Вы видите — все тоже в шлемах. Должно быть, мы не совсем точно понимаем их назначение. Вероятно, они и улавливают смысл звучащего слова, и непосредственно воспринимают зрительный образ. Скажем условно: киберпатия.

— Ки-бер-патия, — отчетливо повторил их знакомец, сидевший поблизости в первом ряду. — «Нет шлемы» — непонятно, «да шлемы» — понятно. Только шлемы. Без них нельзя.

— А ведь мы не объясняли им слов «только» и «нельзя». И склонять местоимения тоже не учили, — удивился Капитан.

Но ответил не Библ, а человечек в голубой куртке.

— Много слов мы понимать из разговоры ты и он. — Он указал попеременно на обоих. — Вы говорить больше, мы понимать больше.

Капитан рванул кресло к Библу.

— Вот это я понимаю — контакт! Еще три урока, и ученики могут сдавать экзамен на аттестат зрелости. На большой палец. Все говорить и все понимать. Три урока, — повторил он, загибая пальцы на руке. — Три!

— Один, — возразил голубокожий и в свою очередь загнул палец. — Один. Мы понимать и слова- мысли. Говорить в уме — видеть. А мы — понимать.

— У них уже и сейчас есть запас слов, необходимый для разговора, — сказал Капитан Библу, — только почему обучение односторонне? Без взаимности.

— Вероятно, они лингвистически способнее, да и язык их, пожалуй, нам недоступен, и они это заметили.

— Странный язык. Или придыхания, или горловые фиоритуры. Как у тирольских певцов.

— А вы прислушайтесь, — сказал Библ, оглядывая ряды амфитеатра. — Слышите? Совсем по- птичьи. Как я лесу. Цокают и пересвистываются.

Он еще раз оглядел окружающие их кресла. Голубые куртки сидели тихо, как примерные дети, не вскакивая и не меняя мест. В странной схожести лиц теперь уже Библ заметил различия. Не было того однообразия молодости, какое они видели в зелено-солнечной школе, — их окружали здесь и юношеские, и зрелые лица, иногда морщинистые и даже небритые. Были и женские — их отличали овал лица, несколько удлиненный, более мелкие черты его и кокетливое разнообразие даже в мальчишеской короткой стрижке. Кто они? Если принять гипотезу Алика о резервациях-заповедниках, то где же эти заповедники? Здесь или в Аоре? Неизвестно зачем откармливаются бездельники-потребители и трудятся умницы-производители за пультами световых и цветных чудес. Правда, последние некоммуникабельны в отличие от телепатически общительных гедонийцев зеленой и синей фаз. Но некоммуникабельность сопровождает, по-видимому, только рабочий процесс. А здешние трудовые процессы — это непостижимые вершины науки и техники. Значит, здесь хозяева, а не там, в лучах других ложных солнц. Капитан, кажется, не очень задумывается над этим, он с удовольствием играет в свой лингвистический цирк. Да полно, цирк ли это? Люди смешно искажают грамматику речи, но разве не удивительно то, что словарь их пополняется быстрее, чем у самого совершенного кибернетического ретранслятора. А сумма грамматических искажений уменьшается обратно пропорционально числу новых слов. Закономерность? Да. И в ней показатель не только трудностей возникающего контакта, но и взаимной в нем заинтересованности.

Мысли Библа прервал настороженный шепот Капитана:

— Тес… Слышите? Совсем другой звук. Похоже, что мы уже не в лесу, а на пасеке.

Из темного прохода, соединявшего этот зал с перекрестком движущихся дорожек-лент, вдруг послышалось негромкое ровное гудение. Так гудит или отработанный механизм, или встревоженный улей.

— Ложиться на пол! — крикнул им их знакомец из первого ряда. — Не говорить. Не шуметь. Тихо.

Капитан и Библ недоуменно повиновались.

А из прохода в пространство манежа не спеша выплыла медная летающая тарелка. Может быть, и не медная, но блестевшая, как хорошо отполированная и начищенная медь. Библ пошевельнулся и поднял голову. Тарелка тотчас же устремилась в его сторону и повисла высоко в воздухе, небольшая, около полуметра в диаметре, и выпуклая лишь с одной стороны, что делало ее еще более похожей на тарелку или скорее на блюдо или поднос. С тем же пчелиным гудением она начала спускаться, не выходя из пределов манежа. Три метра, два метра, полтора… «Сейчас она придавит нас или накроет как одеялом», — подумал, прижимаясь к пластику пола. Библ. На минуту ему стало страшно, но тарелка, покружившись над ними, снова поднялась и, покачиваясь в воздухе, медленно поплыла над амфитеатром. Голубокожие молчали, не двигаясь, вдавленные тревогой в кресла. А тарелка, сделав несколько кругов и восьмерок в притихшем зале, так же не спеша скрылась в темном проходе. Пчелиный гул ее, все еще слышный и за пределами «цирка», постепенно умолк.

— Новое чудо-юдо, — усмехнулся Библ, подымаясь. — Что это было? Вы соображаете, Кэп?

Капитан подумал.

— Похоже на летающий локатор. Видимо, он регистрирует какие-то посторонние шумы. Кто-то приметил что-то необычное и отреагировал.

— Координатор, — откликнулся их подошедший знакомец.

— Мы не называли такого слова, — насторожился Капитан.

— Вы называли его вот тут. — Он постучал пальцем по лбу. — А тарелка это слышать и узнавать шум. Вы говорить: посторонний, необычно. А непосторонний и обычно — это тихо, шума нет. Но мы собрались — шум: зтсистзссс… — Он попытался передать их пересвистывание.

— Разве у вас нельзя разговаривать? — Нить догадки опять ускользала от Капитана.

— Там где спать — можно. Где не работать, отдыхать, смеяться. Дома, — прибавил он гордо еще одно усвоенное без подсказки слово.

— А где это — дома?

— Здесь, за стеной. А их дом, — он указал на темный проход, явно подразумевая своих некоммуникабельных соплеменников, — дальше. Там, где такие дорожки. — Он дотронулся до голубого капитанского комбинезона.

— Почему же вы здесь, а они там?

— Потому что мы обманываем Координатор.

— Разве его можно обмануть?

— Вы видеть тарелка? Она уйти. Не заметить.

— Почему и как вы его обманываете? — загорелся Библ.

— Трудно объяснить. Еще мало слов. Вы брать с собой шлемы. Домой. Разговаривать — не снимать. Спать — не снимать. Вернетесь — будем знать больше.

— Нас четверо. — Капитан загнул четыре пальца.

— Понятно. Брать с собой четыре шлема. — В руках у собеседника появились еще два шлема. — Вернуться всем вместе. Где ваш дом?

Капитан представил себе приземистое здание станции на черном камне пустыни. Снова пересвистывание и недоуменный вопрос их знакомца в голубой курточке.

— Откуда?

— С неба, — не улыбаясь сказал Капитан, довольно точно вообразив появление космолета в свете пяти разноцветных солнц и приземление его на зеркальном космодроме.

И опять птичий гомон прошумел по трибунам. Но вопросов на этот раз не последовало. Почему? Испугались или насторожились? Библ уже начал сомневаться в своих прежних суждениях о жителях Голубого города, как строителях и хозяевах гедонийской цивилизации. Испуг и настороженность в данном случае совсем не показатели высокого социального уровня жизни. Творцам ли этакой технологии пугаться появления чужого разума? Но почему пугаться? Может быть, пересвистывание на трибунах означает просто повышенный интерес? А если подумать, то разве интерес вызвало появление летающей тарелки? Пожалуй, даже не испуг, а пароксизм страха. Что же испугало? Локатор посторонних шумов, угрожающий обнаружить