тихо смеялась и иногда оглядывалась. Он был таким жалким! Жалким до смешного!

Она шла все быстрее и быстрее и в конце концов побежала, хлопая по асфальту задниками шлепанцев. Не потому, что ей хотелось как можно скорей оказаться возле моря и окунуться в тихую прохладную воду — изначально даже и не это было ее главной целью. Ей просто хотелось бежать — вперед, изо всех сил, сквозь ночь. Было что-то неизъяснимо захватывающее в том, чтобы ощущать, как двигается в беге твое тело, как оно словно летит над выщербленным асфальтом, звездным светом превращенным в рассыпанные драгоценности, — летит, превратившись в тугие паруса, наполненные неведомым ветром, не замечая никого и ничего вокруг. Ее щеки и кончики пальцев чуть покалывало от странного первобытного восторга, волосы развевались за спиной, словно плащ ведьмы, широко раскрытые глаза неотрывно смотрели вперед, и стук собственных ног по асфальту доносился до нее издалека, и так же издалека она слышала, как в окрестных домах со знакомой торжественностью заходятся в вое чьи-то псы. Сейчас это было совсем не страшно…

Сейчас это было правильно… беги вперед, учись своим путям и дорогам, учись своей ночи, учись пить ночь, учись дружить с ночью, учись владеть ночью и слушай, как суки поют хвалу тебе на всех тропах и скрещениях их…

Слова появились ниоткуда — просто скользнули в мозг и остались там. Они показались ей удивительно к месту. Если и было изумление, то разбивающийся об ее лицо теплый воздух смахнул его, и оно исчезло бесследно.

Неподалеку от развилки Кира замедлила бег, со снисходительной насмешкой глядя на пляж, куда не так давно прибегала по утрам, чтобы насладиться тишиной и рассветом. Сейчас там сияли огни и гремела музыка, слышались пьяные вопли и взвизги. А ведь всего лишь полторы недели назад ночь там была тихой и безлюдной.

Не останавливаясь, она повернула наверх и побежала по извилистой каменистой тропе. Запах моря теперь чувствовался острее, а тонкий аромат акации уступил место пряной горечи полыни. То здесь, то там уже виднелись большие черные проплешины сгоревшей травы. Скоро они расползутся и сольются друг с другом, и часть степи превратится в пожарище. Летом степь умирала — до осени, когда сквозь пепел и сухие стебли вновь начнет упрямо пробиваться травяная зелень. Кира пожалела, что ей не удалось побывать здесь весной, когда морской ветер колышет яркие цветы — целый океан цветов, буйную феерию красок. Цветущая степь недолговечна и может именно поэтому она так ошеломляюще прекрасна.

Навстречу ей выплывали остатки разрушенных стен, облитые звездным светом, распахивались беззубыми провалами длинные неровные ямы раскопок. Она бежала уверенно, ни разу не споткнувшись, словно эти каменистые тропы, извивающиеся среди иссыхающей травы, ложились ей под ноги бесчисленное количество ночей. Далеко впереди из полумрака появился Владимирский собор. Ночь, хоть и светлая, скрадывала его очертания, и на какой-то момент ей показалось, что собор стал тем, прежним, каким был еще до бомбежек, каким она видела его на старых фотографиях, но Кира тут же поняла, что это всего лишь шутки мягко мерцающих звезд и теней. Она отвернулась от него и больше не смотрела. Тропа расползлась вширь, по бокам потянулась полуразрушенная каменная кладка. Когда-то это были дома, и Кира отчего-то невольно замедлила шаг, чтобы не так громко шлепать подошвами по камням, — неизвестно откуда взявшаяся деликатность к хозяевам города, которых уже много веков не было в живых. Она подумала, что возможно, когда-то в одном из этих домов жили ее предки. Кто из них покинул этот город, кто умер здесь от старости, кто выращивал хлеб на равнинах, кто погиб в стычках со скифами… никто и никогда не ответит ей на этот вопрос. Нет, лучше не задавать вопросов, лучше бежать по древнему городу, слушая шепчущее совсем рядом, внизу, море, и может показаться, что ты бежишь не только в пространстве, но и во времени, и слой за слоем исчезает земля, обнажая дома, а там, слева, наоборот появляется несуществующий берег, давно сползший в море, и море отступает назад, отдавая то, что когда-то проглотило, и зарастают все раны, и вновь целые стоят каменные дома, склады, рынки, и кое-где до сих пор горят лампионы, и в винных погребах в огромных пузатых амфорах снова плещется молодое вино, и слышна перекличка стражи, тяжелая металлическая катаракта опущена и заперты массивные ворота, преграждая вход в город, и в бухте покачиваются темные длинноносые корабли со спущенными полосатыми парусами… и кто знает, не подойдет ли сейчас к ней, одинокой, заплетающейся походкой какой-нибудь Ктесий или Агасикл, перебравший неразбавленного местного вина, в драном хитоне и перепачканном гиматионе и не пригласит распить с ним чашу-другую розового? Последняя мысль разбила всю серьезность очарования, и Кира невольно фыркнула.

Несколько раз она, теперь бежавшая по самому краю высокого обрыва, видела людей — внизу, на мокрых скалах, похожих на темных молчаливых призраков. Прошел патруль, обшаривая окрестности лучами фонариков, и она спряталась от них за колючим кустарником в неглубокой пещерке, с хищной улыбкой наблюдая за их медленными передвижениями. Они сейчас казались здесь совершенным анахронизмом, нелепым и смешным.

Выбравшись из своего убежища, она взбежала по лестнице со стертыми бесчисленным количеством ног ступенями, миновала старый колокол, темневший на фоне серебристого неба, и замедлила шаг, обшаривая взглядом край скалы, спускавшейся в темнеющую воду почти отвесно.

Наконец, Кира нашла подходящее место и начала спускаться. Скользкие шлепанцы мешали ей, и она сбросила их вниз, потом начала осторожно сползать, цепляясь за скалу пальцами и босыми ногами. Скала была острой, шершавой и еще чуть теплой от солнца, часть ее была присыпана густым слоем пыли, и тут следовало проявлять большую осторожность, чтобы не сорваться. Добравшись до того места, где в скале была ниша высотой в метр, она спрыгнула, подобрала свои шлепанцы и осторожно перебралась на большой бугристый камень — почти островок, наполовину выступавший из воды. Камень был сухим, но скользким, и там, где об него тихо плескалось море, колыхалась длинная темная борода водорослей. Кира положила шлепанцы, села и закурила, глядя на серебряную от звезд водную гладь, постепенно тихо соскальзывая в свои мысли, далекие от оставшейся за спиной современности. Здесь о ней думать не хотелось, здесь даже самые мысли о ней казались чем-то чужеродным и даже грубым, и здесь, в этот тихий ночной час и мерный плеск она казалась себе удивительно на своем месте.

Громкий всплеск у подножия камня вырвал ее из затягивающей глубины размышлений. Кира повернулась и увидела, как за выступ ухватилась чья-то рука, потом вторая, следом появилась мокрая голова, потом плечи. Несмотря на звездный свет лицо человека рассмотреть было невозможно — оно казалось бледно- серым и каким-то смазанным, и Кира видела только живой блеск внимательных глаз. Вздрогнув, она вскочила, чуть не свалившись в воду и уронив сигарету, которая тихо пшикнула где-то внизу. Только сейчас она заметила, что на камне, неподалеку от нее, лежит кучка сложенной одежды.

— Не пугайтесь, Кира, — негромко произнес знакомый голос, — это всего лишь я.

— Господи, Вадим Иванович! — она прижала руку к груди, облегченно вздохнула и опустилась обратно на скалу. — Что вы здесь делаете?

— То же, что и вы, очевидно, — Князев повернулся к ней затылком, не став подниматься выше, — вероятно, с той стороны на камне был широкий выступ, на котором тот и устроился, так что Кира по-прежнему видела лишь его голову и очертания плеч. Было так тихо, что она слышала, как вода стекает с его тела.

— Как вы меня узнали?

— Вас сложно не узнать, — он усмехнулся. — Решили последовать моему совету и послушать море в другом мире?

Кира неопределенно пожала плечами. В этом жесте было легкое смущение — слишком хорошо она помнила обстоятельства их последней встречи и уже приготовилась дать ему отпор, если Князев вздумает что-нибудь съязвить по этому поводу. Но он молчал, глядя куда-то в сторону скал, и постепенно она успокоилась. Очарование абсолютного одиночества исчезло, но сейчас Кира почему-то не испытывала сожаления. Она была почти рада, что этот человек оказался здесь, хоть он и молчит и не смотрит на нее.

— Из-за вас я сигарету загубила, — пробормотала она зачем-то, отворачиваясь, и Князев фыркнул за ее спиной.

— Было б из-за чего сокрушаться! Вы могли загубить и гораздо большее, идя сюда в такой час в одиночестве. Вы, как дитя, Кира! Неужели вы не понимаете, насколько это опасно? Вам мало было того раза?

— Мне и следующего было мало, очевидно, — она закинула голову, глядя на звездное небо. На солнце так не посмотришь, а звезды только рады взглядам и в их мерцании, кажется, появляется что-то дружелюбное и затягивающее до бесконечности. — Говорят, что люди, побывавшие рядом со смертью, становятся чрезвычайно осторожны, но я не могу постоянно быть осторожной, сидеть в квартире и вечерами ходить под охраной. Мне нравится быть беспечной. Мне нравится жить, не шарахаясь от каждой тени! И мне нравится быть свободной… как сегодня!

Даже не видя Вадима Ивановича, она затылком ощутила, как он напрягся.

— Рядом со смертью? О чем вы говорите?

— А вы никому не скажете? — совершенно по-детски спросила Кира. Он промолчал, и это молчание было более красноречивым, чем утвердительный ответ, произнесенный вслух. Кира глубоко вздохнула и, глядя на слабо колышущуюся морскую гладь, рассказала ему о своей второй встрече с человеком, которого Князев когда-то отогнал от нее, — рассказала все — вплоть до той секунды, когда увидела на своем подоконнике пузырек с духами. Она не понимала, что заставляет ее так доверяться этому человеку, которого она, в сущности, совершенно не знает, и если все дело в том давнем полупьяном порыве, то это было плохо.

— Значит, вы не заявили в милицию? — хмуро спросил Князев. — Это зря.

— Стас так… мы со Стасом так решили, — пробормотала Кира чуть виновато. — Мне кажется, нам бы просто не поверили — трупа нет, ничего нет… и кроме того, мне хотелось…

— Не привлекать к себе внимания?

— Да, наверное. Ко мне и без того привлечено слишком много внимания, вам не кажется? — в ее голосе появился вызов.

— Я же говорил вам выкинуть из головы эти глупости!.. Но после этого… вам следовало бы быть вдвойне осторожной!

— Из-за этого пса? Или из-за того, что может появиться кто-то еще? Кто-то, кто… да? Вы ведь что-то знаете, правда? Вернее, знаете не что, а почему? Да? Или, может, вы мне не верите?

— Разумеется, я вам верю, — мягко ответил он. — Я верю, что вы видели то, что видели. Но пес, это одно, Кира, а его хозяин — совсем другое.

— Вы думаете, что у него есть хозяин? Почему?

— Ведь кто-то же убрал тело. Собака не стала бы этого делать.

— Вы думаете, кто-то специально натравил на него свою собаку? Увидел, что происходит и…

— … решил вас спасти таким образом, а потом испугался и замел следы. Ведь это, все-таки, убийство, как ни крути.

— Нет! — глухо и упрямо сказала Кира. — Там никого не было! И мне кажется, что этот пес…

— Вот мне кажется, что вам почему-то хочется верить, что собака действовала по собственной инициативе, — перебил он ее с невеселым смешком. — Что ж, может это и так. Мир полон загадок, и собаки, пожалуй, самые загадочные из всех существ.

— Это не повод для шуток, Вадим Иванович, — холодно произнесла Кира.

— Простите. Ужасно, что вам довелось пережить такой кошмар. Но вы живы — и это главное… Вы будете купаться? — вдруг резко сменил он тему, и Кира вяло пожала плечами.

— Да, наверное… Вода холодная?

— Да нет, ничего, но вам лучше бы было прихватить с собой полотенце. Если хотите купаться — идите сейчас. Скоро будет гроза.