Люди, как правило, не отдают себе отчета в том, что в любой момент могут выбросить из своей жизни всё что угодно. В любое время. Мгновенно.

Человек не должен беспокоиться о том, чтобы сделать фотографии или магнитофонные записи. Все это излише­ства спокойной жизни. Во всем, что мы делаем, по-настоящему необходимо лишь одно – «дух». Человек должен беспокоиться лишь о духе, который убывает.

Когда отсутствует какая бы то ни было определен­ность, мы постоянно готовы к прыжку. Гораздо интереснее не знать, за каким кустом прячется кролик, чем вести се­бя так, словно тебе все давным-давно известно.

Пока человек чувствует, что наиболее важное и значи­тельное явление в мире – это его персона, он никогда не сможет по-настоящему ощутить окружающий мир. Точно зашоренная лошадь, он не видит в нем ничего, кроме са­мого себя.

Воин должен учиться быть доступным и недоступ­ным на поворотах пути. Для воина бессмысленно не­преднамеренно оказываться доступным в любое время, точно так же, как совершенно бессмысленно прятаться, когда все вокруг знают, что сейчас он прячется. Для во­ина быть недоступным – значит прикасаться к окружа­ющему его миру бережно. Съесть не пять перепелов, а одного. Не калечить растения лишь для того, чтобы сделать жаровню. Не подставляться без необходимости силе ветра. И, превыше всего, – ни в коем случае не ис­тощать себя и других. Не пользоваться людьми, не вы­жимать из них все до последней капли, особенно из тех, кого любишь.

Беспокойство неизбежно делает человека доступ­ным, он непроизвольно раскрывается. Тревога заставля­ет его в отчаянии цепляться за что попало, а зацепив­шись, он уже обязан истощить либо себя, либо то, за что зацепился.

Для обычного человека мир кажется странным своим свойством либо нагонять скуку, либо быть с ним не в ладах. Для воина мир странен, потому что он огромен, устрашающ, таинствен, непостижим. Воин должен с полной ответственностью отнестись к своему пребыванию здесь – в этом чудесном мире, сейчас – в это чудесное время.

Быть воином-охотником – значит не просто ставить ловушки. Охотник добывает дичь не потому, что устанав­ливает ловушки, и не потому, что знает распорядки своей добычи, но потому, что сам не имеет никаких распорядков. И в этом – его единственное решающее преимущество. Охотник не уподобляется тем, на кого он охотится. Они скованы жесткими распорядками, путают след по строго определенной программе, и все причуды их легко предска­зуемы. Охотник же свободен, текуч и непредсказуем.

Воин должен научиться отдавать себе отчет в каж­дом действии, сделать каждое действие осознанным. Ведь мы пришли сюда ненадолго, и времени, которое нам отпущено, слишком мало, действительно слишком мало для того, чтобы прикоснуться ко всем чудесам это­го странного мира.

Поступки обладают силой. Особенно когда тот, кто их совершает, знает, что это – его последняя битва.

Смерть ожидает нас, и то, что мы делаем в этот самый миг, вполне может стать нашей последней битвой на этой земле. Я называю это битвой, потому что это – борьба. Подавляющее большинство людей переходит от действия к действию без борьбы и без мыслей. Воин-охотник же, на­оборот, тщательно взвешивает каждый свой поступок.

То, что определяет наш путь, называется личной си­лой. Личность человека – это суммарный объем его лич­ной силы. И только этим суммарным объемом определяет­ся то, как он живет и как умирает.

Люди говорят нам с момента нашего рождения, что мир такой-то и такой-то и все обстоит так-то и так-то. У нас нет выбора. Мы вынуждены принять, что мир имен­но таков, каким его нам описывают.

ИЗ «ВТОРОГО КОЛЬЦА СИЛЫ»

Все могут видеть, хотя мы выбираем не помнить, что мы видим.

Человек становится мужественным, когда ему нечего терять. Мы малодушны только тогда, когда есть еще что-то, за что мы можем цепляться.

Человеческая форма представляет собой существую­щий во вселенной и связанный исключительно с человече­скими существами конгломерат энергетических полей. Шаманы назвали его человеческой формой, потому что за время жизни человека эти энергетические поля искажа­ются и контролируются привычками и неверным исполь­зованием.

Любой привычке для функционирования необходимы все ее составные части. Если некоторые части отсутству­ют, привычка разрушается. Привычка нуждается во всех своих составных частях, чтобы оставаться живой.

Битва происходит именно здесь, на этой земле. Мы – человеческие существа. Кто знает, что ожидает нас и ка­кого рода силу мы можем иметь?

Ядром нашего существа является акт восприятия, а магической тайной нашего бытия – акт осознания. Вос­приятие и осознание является обособленной нерасчлени­мой функциональной единицей.

Мы делаем выбор только один раз. Мы выбираем быть воином или быть обычным человеком. Другого выбора просто не существует. Не на этой земле.

Человеческим существам нравится, когда им говорят, что следует делать, однако еще больше им нравится со­противляться и не делать того, о чем им говорили. Именно поэтому они прежде всего запутываются в ненависти к то­му, кто им советует что-то делать.

ИЗ «ДАРА ОРЛА»

Искусство сновидения – это способность владеть сво­им обычным сном, переводя его в контролируемое состоя­ние сознания при помощи особой формы внимания, кото­рое называется вниманием сновидения или вторым вни­манием.

ИЗ «ОГНЯ ИЗНУТРИ»

Мы воспринимаем. Это – точно установленный факт. Но то, что именно мы воспринимаем, не относится к числу фактов, столь же однозначно установленных. Ибо мы обу­чаемся тому, что и как воспринимать.

Величайшим недостатком человеческих существ явля­ется невозможность отрешиться от рассудочной инвента­ризации. Но разум не способен рассматривать человека как энергию. Разум имеет дело с инструментами, создаю­щими энергию. Однако он никогда всерьез не задумывает­ся над тем, что мы – нечто большее, чем инструменты. Мы – организмы, производящие энергию. Мы – пузыри энергии.

ИЗ «УЧЕНИЙ ДОНА ХУАНА»

Сила зависит лишь от того, какого рода знанием владе­ет человек. Какой смысл в знании вещей, которые беспо­лезны? Они не готовят нас к неожиданной встрече с неиз­вестным.

Ничто не дается даром в этом мире, и приобретение знания – труднейшая из всех задач, с какими человек может столкнуться. Человек идет к знанию так же, как он идет на войну – полностью пробужденный, полный стра­ха, благоговения и безусловной решимости. Любое отступ­ление от этого правила – роковая ошибка.

Любому, кто приступает к учению, приходится выкла­дываться настолько, насколько он способен, и границы обучения определяются собственными возможностями ученика. Именно поэтому разговоры на тему обучения лишены всякого смысла. Страхи перед знанием – дело обычное; все мы им подвержены, и тут ничего не подела­ешь. Однако каким бы устрашающим ни было учение, еще страшней представить себе человека, у которого нет знания.

Слишком сильное сосредоточение на себе порождает ужасную усталость. Человек в такой позиции глух и слеп ко всему остальному. Эта странная усталость мешает ему искать и видеть чудеса, которые во множестве находятся вокруг него.

Любой путь – лишь один из миллиона возможных пу­тей. Поэтому воин всегда должен помнить, что путь – это только путь; если он чувствует, что это ему не по душе, он должен оставить его любой ценой. Любой путь – это всего лишь путь, и ничто не помешает воину оставить его, если сделать это велит ему его сердце. Его решение должно быть свободно от страха и честолюбия. На любой путь нужно смотреть прямо и без колебаний. Все пути одинаковы: они ведут в никуда. Есть ли у этого пути сердце? Если есть, то это хороший путь; если нет, то от него никакого толку. Один путь делает путешествие по нему радостным: сколько ни странствуешь – ты и твой путь нераздельны. Другой путь заставит тебя проклинать свою жизнь. Один путь дает тебе силы, другой – уничто­жает тебя.