прибыли сюда, чтобы драться с фашистами за Ленинград и ленинградцев. Сегодня я был на аэродроме у станции Шум. Там каждый день садятся транспортники из Ленинграда. Они вывозят изможденных до крайности людей. Об этом надо рассказать нашим летчикам, а еще лучше собрать в каждом полку продукты и направить делегации в Шум. Я думаю, что это подействует больше всех наших бесед. По себе чувствую.

Летчики встретили несколько транспортников из Ленинграда. После этого во всех эскадрильях прошли партийные собрания. Люди рвались в бой. В ночь на 12 января авиация двух фронтов, Ленинградского и Волховского, нанесла массированный удар по врагу. Утром ураганный огонь по фашистской обороне открыли артиллеристы. Войска двух фронтов начали штурм вражеских укреплений. Их надежно прикрывали и поддерживали с воздуха авиаторы. За дни прорыва только летчики 215-й дивизии Кравченко сбили 57 самолетов противника.

После прорыва блокады воздушные бои не утихали. Чтобы завезти в Ленинград продовольствие и военное снаряжение, севернее Синявино саперы и железнодорожные войска начали строить железнодорожную ветку на Ленинград. Фашистская авиация старалась сорвать стройку. Летчики Кравченко взяли объект под «свое крыло». 6 февраля по дороге уже прошел первый грузовой поезд.

Генерал Кравченко пользовался большим уважением и любовью в дивизии. Его знали в лицо летчики и техники, инженеры и оружейники, те, кто воевал и обслуживал боевую работу. Появлялся он на аэродромах и в мастерских обычно неожиданно. Интересовался всем, начиная с того, чем сегодня людей кормили, когда мылись в бане, кто отличился в боях. Умел завести или поддержать разговор, ценил и понимал хорошую шутку.

22 февраля вышел Указ о награждении Григория Пантелеевича Кравченко орденом Отечественной войны. В этот день генерал провел совещание и предупредил все части дивизии, чтобы усилить бдительность: фашисты обязательно попытаются сорвать праздник.

Вечером с несколькими офицерами штаба дивизии Григорий Пантелеевич выехал в 522-й истребительный полк на торжества, посвященные годовщине Красной Армии. Настроение у всех было приподнятое. Днем на совещании командир корпуса генерал-майор Благовещенский, под началом которого, как когда-то в Китае, снова воевал Кравченко, похвалил летчиков и командование 215-й истребительной авиадивизии за чувствительные удары по врагу и умелую разведку. Поздравил о правительственными наградами.

— Твои соколы, Григорий Пантелеевич, — говорил комкор, — не просто геройски дерутся с врагом. Они научились его побеждать. И это главное! Немцы боятся теперь единоборства с летчиками твоей дивизий. Чаще всего фашисты удирают, завидев ваши краснозвездные истребители. Видимо, действительно ЛА-5 отличная боевая машина, ну и почерк у многих пилотов такой, какой мне запомнился еще по Китаю, где даже самые опытные японские асы не выдерживали атак на вертикалях.

— Постоянно учим людей и летному мастерству, и тактике, и ведению боя при любых условиях, Алексей Сергеевич. Без этого сегодня не повоюешь. Старый опыт хорошо, но его развивать и пополнять надо. В дивизии сейчас много отличных пилотов. Они учат мастерству молодых летчиков. Жаль, летать самому мало приходится, — сетовал Кравченко. — Все другие заботы и дела. Сядешь в кабину, ручка управления та же, а самолет уже не так послушен, как бывало раньше. А командир должен быть всегда в отличной летной форме, уметь летать и драться в небе лучше других. А это на всю жизнь никому не дается. Летать надо больше. Летать и воевать. И немец, конечно, сегодня не тот, что был в первый год войны, товарищ комкор. Тогда спесь у фашистов лилась через край. В небе их было, как воронья по осени, и самолеты получше наших, и боевой опыт… Наваливались кучей на наших одиночек… Через горечь потерь многому научились. Начинаем помаленьку им хребет ломать. И доломаем. Никуда не денутся. Злости у людей много в душах накипело. Летчики рвутся в бой. И это не слова — действительность.

По дороге в полк Кравченко «прокручивал» в памяти разговор с командиром корпуса. Он ценил в Благовещенском человеческое обаяние, командирскую хватку и виртуозное летное мастерство. И снова сетовал на себя: «Мало летаю. Так нельзя. Завтра же выкрою время для боевого вылета».

В полку Григория Пантелеевича ждал сюрприз. Офицеров штаба дивизии встречал не только командир полка Крупенин, но и инспектор армейской авиации Кобзев, воевавший на Халхин-Голе под началом Кравченко. Друзья сердечно обнялись. Оба были взволнованы встречей после долгой разлуки. Полились воспоминания и о боях, и о друзьях.

— Где же теперь воюет наш комиссар Владимир Николаевич Калачев? — интересовался Кобзев.

— Да, это был замечательный политработник, с пламенным сердцем товарищ. Только, Николай Леонтьевич, нет больше среди нас и не будет комиссара Калачева. Пал смертью героя еще в прошлом году. Многих друзей мы потеряли…

Вечер пролетел, как одно мгновение, хотя к себе в дивизию Кравченко вернулся за полночь.

И здесь его ждали гости. В часть приехал брат Иван-младший. Еще осенью раненный в голову и плечо он пролежал в госпитале более пяти месяцев, залечивая раны, и теперь, получив двухнедельный отпуск на поправку, прилетел навестить Григория и Федора-старшего, который служил в 215-й авиадивизии шофером. Они вместе и ожидали Григория Пантелеевича. Иван был еще бледным после госпиталя, но заметно повзрослевшим.

— Вот тебе и Ваня-маленький, — Григорий шел с распростертыми руками навстречу брату. — Да он нас всех перерос. Посмотри на него, Федя. Это же целая коломенская верста, а не Иванка.

Снова радость, снова расспросы и воспоминания.

— Тебе, Гриша, наш замкомандира полка Георгий Приймук низко кланяться велел. Часто он тебя вспоминает. И любит повторять: «Быть нацеленным на атаку — лучшее качество истребителя. Этому нас Григорий Пантелеевич Кравченко еще на Халхин-Голе учил. А он побеждать умеет!» Вот и приходится без тебя, но твоему опыту учиться. Это и хорошо, и очень непросто. На меня смотрят, как на брата Героя и таких же результатов ждут.

— А ты так и действуй, Ваня!

Легли спать, когда на востоке холодной зеленоватой полоской пробивался рассвет.

Через пару часов комдив был уже на ногах. Выпил крепкого чаю, вышел тихо, чтобы не разбудить Ивана.

День выдался пестрый. С утра выглянуло солнце. Потом поползла с Балтики хмарь. Только к обеду северный ветер разметал тяжелую пелену тумана. Снова в небе гудели моторы.

В 12 часов «виллис» комбрига остановился у КП второго гвардейского истребительного полка. Кравченко легко выпрыгнул из кабины, поздоровался с подошедшим командиром полка полковником Кондратом. Тот пригласил зайти отобедать. Григорий Пантелеевич взглянул на часы.

— Сейчас ни минутки нет. Готовься хорошенько, Емельян Филаретович, к вечеру. Приеду вручать ордена. А сейчас не взыщи, ни чайку попить, ни поговорить некогда, спешу в хозяйство Кузнецова, там уже ждет заправленный самолет. Поведу сегодня группу. Наши начали наступление, а фашисты пошли в контратаку. Придется охладить им пыл с неба, чтоб не егозились.

— Не надо бы вам, Григорий Пантелеевич, сегодня летать, — начал отговаривать полковник Кондрат. — Брат, говорят, в гости к вам прилетел. Такое нечасто бывает. Да и праздник сегодня. Фрицев в небе полно. Очень опасно. Вы же знаете Приказ Ставки — высшему комсоставу без особой нужды в заваруху не лезть.

— Ты, Емельян Филаретович, агитацию не разводи. С Приказами Ставки я хорошо знаком. И что сложно сегодня в воздухе — знаю. Потому и лечу.

Кравченко сел в машину. И через считанные минуты его «виллис» скрылся в снежной пыли.

На аэродроме комдива ждали. Командир полка майор Кузнецов доложил о готовности. Григорий Пантелеевич уточнил задачу, сделал ориентировку. Группе истребителей надо было обеспечить выход самолетов 281-й авиадивизии на штурмовку контратакующего противника.

В небо уходили парами. Взлетели Кравченко и старший лейтенант Смирнов, майор Кузнецов и старший лейтенант Питолин, другие летчики. Восьмерка истребителей быстро набрала высоту и скрылась за облаками.

— Я — ноль первый, — послышался голос комбрига. — Крутить головой на все 360 градусов! Быть внимательным. Надежно прикрывать соседа!

Потом он попросил пункт наведения охарактеризовать обстановку в воздухе.