берег, окопы и бойцов в них.

Еще один танк попытался взобраться на берег и тоже был подбит. Три машины повернули в обход, а пять оставшихся на том берегу открыли с места огонь по окопам. Наспех сооруженные, полуразрушенные бомбежкой, они были слабой защитой от снарядов, которые перепахивали землю, подобно гигантскому плугу. Казалось немыслимым устоять под таким страшным огнем. Еще несколько минут — и танки форсируют водный рубеж, не встретив сопротивления.

Очевидно, на это фашисты и рассчитывали. Но они ошиблись. Несколько бойцов и два железнодорожника (одного из них Аносов узнал) под огнем спустились к воде, вброд начали перебираться на противоположный берег. Один не дошел, его накрыло разрывом снаряда, еще один был убит, едва ступил на берег. Зато остальные в упор забросали танки связками гранат и бутылками с горючей смесью.

Никто из них не вернулся живым. Но три танка пылали, озаряя дымно-багровым заревом место неравного поединка. Две вражеские машины повернули вспять.

Оставалось еще три танка, стремившихся выйти в тыл обороняемому рубежу. Они вырвались из степи, справа, как раз с той стороны, где пролегал овраг, и на полном газу мчались теперь к линии окопов, поливая их огнем из всех пушек и пулеметов.

Защитников рубежа оставалось мало: часть убита, многие ранены. Из противотанковых пушек уцелела одна, но и у той прислуга перебита. Опасность казалась неотвратимой.

В эту минуту комиссар, до сих пор сохранявший полное спокойствие, крикнул что-то стоявшему рядом с ним лейтенанту и ползком добрался до умолкшей пушки. Танки были уже близко. Сквозь тучи поднятой ими пыли, освещаемые вспышками выстрелов, они походили на чудовищ, которые вот-вот испепелят, превратят в прах человека. Но нет! Маленькая противотанковая пушчонка ожила. Первый же снаряд сбил гусеницу у одного танка, второй пробил броню у следующей машины. Она с ходу раздавила пушку и принялась утюжить окопы, пока не подорвалась на связке гранат. Последний танк, не вступая в бой, пострелял издали и ушел в степь.

Атака была отбита.

Еще горели на том берегу три вражеские машины, еще чадили два танка на этом берегу. Мертвый комиссар лежал возле расплющенной пушки на черной, обугленной земле, которую он защищал до последнего вздоха и не отдал врагу.

Так закончился бой.

Аносову казалось, что он длился очень долго, а на самом деле прошло всего полчаса. В небе еще светила вечерняя заря, и степь была видна до самого горизонта.

Та же заря светила над городом. Два мальчика стояли на крыше дома, занимая свой наблюдательный пост. Они смотрели в сторону степи, откуда едва слышно доносились звуки выстрелов, и пытались угадать, что там происходит. Они знали, что сегодня на Казанке рыли окопы и что туда ушел отряд самообороны. Если бы они могли быть там!

Стрельба затихла, потом возникла в другом месте, правее. Вдруг тройка «мессеров» с ревом пронеслась над городом. Сильный взрыв потряс дом. Костя упал, больно ушиб скулу. За деревьями бульвара поднялся черно-желтый дым.

— В кино угодил! — крикнул Слава.

— Гляди! Гляди! — Костя уже поднялся на ноги и показал на небо.

Там опять кружили немецкие самолеты, и прямо на них стремительно шел наш истребитель. «Мессеры» уклонялись от боя, норовя зайти «ястребку» в тыл, оттеснить в море. А он снова и снова кидался в атаку, молниеносно меняя направление, успешно отбиваясь от наседающего с трех сторон противника. Отчетливо слышались короткие пулеметные очереди. Еще один заход, еще и еще…

— Попал! — торжествующе закричал Слава. У него зрение было острее, чем у Кости.

— Кто? В кого?

— Попал! Срезал! — не слушая товарища, повторял в полном восторге Слава.

И точно: один из «мессеров» задымил, качнулся, перевернулся и, штопором сверля воздух, рухнул в море. Остальные два повернули назад. Но не тут-то было! «Ястребок» погнался за ними, продолжая вести огонь.

— Назад! Назад! — кричали ребята и отчаянно махали руками, словно надеялись, что летчик увидит или услышит их. Сами они хорошо видели, как в тыл ему выскочила из-за облаков новая тройка «мессеров», находившаяся, очевидно, в засаде.

Теперь и первые два повернули. Впятером они набросились на советский истребитель. Пятеро на одного! Ребята были уверены, что он уйдет. Но нет, «ястребок» не уходил. Он искусно уклонялся от пулеметного огня, забираясь по спирали все выше, и с вышины сызнова ринулся на врагов.

— Один против пятерых! Понимаешь? Ты понимаешь? — в возбуждении спрашивал Костя, не сводя глаз с неба. — Вот это да… Это герой!

Воздушная схватка продолжалась. У немцев уже было свыше десяти машин, наших тоже прибавилось, но значительно меньше. И все-таки противник не мог прорваться к городу, вернее — к дороге за городом, по которой двигались войска. Советские летчики как бы прикрыли своей грудью бойцов на земле.

Еще один «мессер» свалился в море, еще один задымил и, волоча за собой черный хвост, потянул прочь. В ту же минуту загорелся советский истребитель. Уже охваченный пламенем, он повернул на врага, врезался в крыло «мессеру» и вместе с ним, словно сжимая его в смертельных объятиях, рухнул вниз.

Слава опустил голову и заплакал. У Кости глаза тоже влажно блестели. Он пересилил себя, произнес дрожащими губами:

— Ему памятник нужно поставить… здесь… на этом самом месте!

Ночью, возвратясь в город, Аносов узнал, что эвакуация неизбежна. Вражеские танки, остановленные на рубеже Казанки, прорвались на другом участке, и наши войска вынуждены отойти.

Получив это известие, Аносов несколько минут сидел неподвижно. Третью ночь он не спал. Глаза его покраснели, полные щеки опали. Полжизни отдал он этому городу. Да, война, надо быть ко всему готовым. Но все-таки тяжело…

Аносов провел рукой по лицу, словно отстраняя эти, сейчас неуместные, мысли, и встал из-за стола. Нужно немедленно созвать городской комитет обороны. План эвакуации был намечен в предвидении возможных неожиданностей, требуется его уточнить, распределить обязанности и приступить к отправлению людей и ценностей.

Собрались здесь же, в кабинете Аносова. Это были его товарищи по работе, которых он знал много лет. Некоторых он воспитал, выдвинул, например председателя исполкома, и радовался их успехам. Теперь придется расстаться. Он, Аносов, останется в городе для организации борьбы в тылу врага. Так было решено. Он сам этого хотел.

Совещание закончилось на рассвете. Все торопливо разошлись по своим местам. Город, казалось, спал — темный, затихший, хотя вряд ли кто-нибудь мог уснуть этой ночью.

Эвакуация возможна была только морем — в Крым, Новороссийск. Важно было соблюдать полный порядок и пресекать панику. В первую очередь отправили раненых бойцов из госпиталя и тех, кого доставили прямо с передовой, затем — женщин с детьми, стариков. Пароход ушел.

Ожидался еще один пароход и самоходная баржа. Но линия фронта угрожающе быстро приближалась к городу. Основные силы командование уже отводило на новые позиции, к востоку от города.

Часть жителей, не дожидаясь парохода, начала укладывать вещи, запрягать лошадей, кто имел лодку повместительнее, собрался уходить морем, а кто не имел ни лодки, ни лошадей, нагружал пожитки в