— Вот придурок! О чем это ты?
— Ей нельзя верить.
— Сестре Карен? Да она нам только что так помогла, как не знаю кто!
— Я понимаю. Только теперь она хочет, чтобы нас в городе не было. Что-то там должно случиться, и она хочет, чтобы меня даже рядом с Месадейлом не было, когда это произойдет.
— Слушай, ты говоришь как параноик.
— Ну и что из того?
— Ну, псих, ты что, «Двадцать четыре часа»[77] насмотрелся?
Пора была предвечерняя, солнце стояло низко и наклонно освещало машину. Все перед нами было золотым и желтым. Иногда, если ведешь машину в Юте по какой-нибудь захолустной дороге, то начинаешь думать, что если Бог есть, то он, вероятно, и впрямь приложил ко всему этому руку. Просто тут такая гребаная красота…
— Морин, — спросил я, — а это кто?
— Кто?
Я показал на сувенир, свисающий с зеркала заднего вида. На одной стороне его красовалась надпись: «Зайон-2006», на другой же была фотография двух молодых женщин на фоне знаменитого одинокого дерева — сосны, согнувшейся наверху столовой горы из слоистого песчаника. Уверен, вы это дерево видели. Одно из самых знаменитых в мире деревьев.
— Это моя внучка, Джесс, и ее лучшая подруга.
— Симпатично смотрятся, — заметил Джонни. — А лет им сколько?
— Двадцать три.
— Они замужем?
— О нет, они учебу продолжают. Очень серьезно к своему образованию относятся.
Я спросил, что они изучают.
— Джесс готовит магистерскую работу по диетологии, — ответила она. — А Келли… Келли историю изучает, так мне кажется.
— Историю?
— Тягомотина! — отозвался Джонни.
— Так что ты нашел там, в доме? — спросила Морин.
— Фак-карту моего отца.
— Ох, господи, — произнес Джонни. — Ты нашел его фак-карту?! Дай посмотреть! — Он схватил книгу и принялся ее листать. — Ага, это она и есть.
— Джордан, — сказала Морин, — что это такое?
— Думаю, более приличное название у нее будет «Журнал организации супружеских обязанностей». Он записывал сюда, сколько времени провел с каждой из жен, когда вместе с кем ел, сколько времени беседовал с каждой, всякие такие вещи.
— Ага, и кого когда трахал.
— Джонни!
— Придурок, я же правду говорю или что?
Он говорил правду. Потому-то мы, мальчишки, и называли эту книгу «фак-картой». Практически каждый мужчина в Месадейле вел такой журнал, и не было большего развлечения у мальчишек города, чем найти такую карту и прочесть. На карте моего отца было множество не поддающихся расшифровке пометок, букв и цифр и странных закорючек.
— Это код, дурень. Код тех штук, какие женщинам под простыней нравятся. Нельзя же ждать, чтоб мужик все это так запомнил.
— Ох, брось, пожалуйста, — возразил я. — Будто ему было не все равно!
— А я тебе говорю. У моего отца тоже был код вроде этого, и мы его расшифровали.
— Джордан, — сказала Морин, — ты ведь сознаешь, что журнал украден. Мы не можем использовать краденые улики.
— Знаю, — сказал я. Но на самом деле я этого не знал. — Даже если там имеется важная информация?
— Такие улики отбрасываются автоматически.
— Без исключений? Потому что здесь есть кое-что действительно полезное.
— Без исключений.
Ну вот, с этим не выгорело, а ведь там на последней странице отец сделал запись, что в тот вечер, когда его убили, он провел час наедине с сестрой Ритой в ее комнате.
Морин высадила нас на парковке у «Облепешенной женщины». Когда я сказал ей «до свидания!», она только подняла вверх ладонь. Думаю, она все еще переживала обиду из-за той глупости, что я сморозил там, на почте, про ее веру. С религией всегда так: люди верят в то, во что они верят. Несущественно, если для вас это не имеет смысла. Говорят, лучше всего это вообще не обсуждать. Но в здешних местах такое очень трудно дается. Очень трудно, когда все и каждый вечно об этом говорят, особенно когда тебя к таким разговорам не допускают.
Был вечер пятницы, а к утру понедельника я должен был вернуться в Пасадину. Мне не было известно, когда я снова увижу Морин. Я попытался поблагодарить ее за помощь, но она меня остановила:
— Я скажу мистеру Хеберу, что ты свяжешься с ним по поводу этой записной книжки.
И она выехала с парковки. Плюшевые пингвины покачнулись, когда машина выворачивала на улицу.
— Да уж, ты тут здорово напуделял, — высказался Джонни.
— А ты можешь хоть на секунду заткнуться?
Он забрался в фургон:
— Ну, хоть в этом-то меня не вини.
Я присел на задний бампер и позвонил Роланду. Телефон звонил и звонил. Голосовое сообщение: «Да, это я. Дела в последние дни шли чуть слишком интенсивно. В любом случае скоро буду дома, может, даже завтра. В любом случае, если получишь…» Но связь прервалась, и остаток сообщения я оставил на глухонемой линии.
Покинув Электру с девушкой-готкой, мы с Джонни поехали к бассейну. Обоим необходимо было помыться, а мне — подумать, где же я в конце концов очутился. Попрыгав в воде, Джонни бочком-бочком подкатился к двум девчонкам-подросткам, ловившим последние лучи солнца на травяном пятачке.
— Дайте мне знать, дамы, если вам понадобится помощь, когда станете накладывать этот лосьон для загара, ладно?
— Пошел ты!
— Ослиная задница!
— Ах, я тоже рад с вами познакомиться, дамы.
— Лох!
Девочка, сказавшая это, лежала на спине в бикини клубничного цвета. Ее нежные бедра поблескивали от масла. Было совершенно ясно, почему Джонни не собирается сдаваться.
— Позвольте начать все сначала. Я — Джонни, и, несмотря на
Этого оказалось достаточно, чтобы вторая девочка улыбнулась. Она отложила детектив в бумажной обложке и сказала:
— Я — Джен. А это — Лора.
Джонни ухватился за предоставленную возможность и сел на самую крохотную полоску полотенца Джен. Через пятнадцать минут он занимал уже половину ее полотенца. Они смеялись, а один раз Джонни ткнул пальцем в мою сторону, и девочки посмотрели на меня с величайшим любопытством. Ветер изменил направление, и я уже плохо мог их расслышать, но иногда до меня долетали обрывки их беседы, включая: «Он, в общем-то, в порядке», а потом: «Но мне нравится его собака».
