формирования репутаций и предубеждений, и таково было восприятие, с которым мне приходилось бороться. Где бы я ни появилась, я распознавала мужчин с вульгарными представлениями обо мне по их взглядам. Они оценивали меня, как могли бы оценивать потаскуху. В Рочестере, на улице, молодой человек у литейной окликнул меня: «Я живу здесь, за углом, миссис Янг!» В Балтиморе мужчина в возрасте моего отца заорал: «Давай веди еще одну из тех жен, и встретимся у меня наверху, в спальне!» Когда такое случалось, я притягивала поближе к себе Лоренцо, проходила мимо и зажмуривала глаза, чтобы побороть слезы. Сын понимал мою боль, потому что каждый раз, как меня осыпали оскорблениями, он сжимал мою руку в своей маленькой ладони.
Из этого промежуточного периода клеветы, оскорблений и восстановления моего доброго имени я вышла, обнаружив, что моя задача еще более четко определилась. Я узнала нечто такое, чего до того времени не могла разглядеть: я вовсе не была ангелом-разрушителем Мормонства, каким многие стремились меня изобразить, вознамерившимся превратить веру Мормонов в груду заброшенных, обдуваемых ветром камней. По правде говоря, само многоженство, с присущим ему по природе моральным разложением, способно разрушить эту религию, сровнять с землей ее храмы и табернакли и извратить самый образ жизни Мормонов. Эта жестокая практика покончит с законным правом Святых исповедовать их веру. Настанет день, когда эта религия обрушится внутрь самой себя, — такой будущий внутренний взрыв теперь столь ясно предстал моему взору, что я поразилась, как это я не вообразила его себе раньше. И я пришла к пониманию, что, если мне удастся добиться успеха моей миссии и искоренить небесный брак в Дезерете, я смогу таким образом спасти Святых Последних дней от самих себя.
С этим пониманием пришло и другое. Несколько дней спустя, после того как эпизод с клеветой, казалось, уже унесло ветрами с полей, наш детектив из Чикаго прислал письмо с вестью о последней находке в его расследовании:
Многоуважаемая миссис Янг!
Несмотря на то что мне не удалось обнаружить какие-либо связи между мистером Рифом и Бригамом Янгом и что я и теперь не надеюсь это сделать, все же имеется некоторая связь иного порядка, которая недавно вышла на свет. Мне неясно ее значение, однако она выделяется среди многих других свидетельств, и поэтому я довожу ее до Вашего сведения. Мистер Риф является компаньоном Вашего брата, Аарона Уэбба. Они вдвоем владеют титулом на не очень богатый медный рудник в Юго-Западной Юте, близ селения Ред-Крик. Первая жена Вашего брата, Конни (он взял себе ровно дюжину жен, судя по имеющимся у меня документам), является сестрой седьмой жены мистера Рифа. Мне еще предстоит разыскать свидетельства, связующие Вашего брата с действиями мистера Рифа по отношению к Вам, но совпадение связей достойно внимания. Прежде чем я начну дальнейшие разыскания, есть ли причины подозревать, что Ваш брат мог принять участие в сговоре о клевете?
Ожидая Ваших распоряжений,
Искренне Ваш,
Хотя никакое предательство не бывает столь болезненным, как предательство, совершаемое членом твоей семьи, открытие мистера Каммингса, вне всякого сомнения огорчительное, не стало для меня таким уж неожиданным сюрпризом. С тех самых пор, как Аарон участвовал в Реформации, он превратился в слепого поборника полигамии. Он наслаждался своим правом приобретать женщин, бездумно приводя новую жену к себе в постель, когда бы ему ни захотелось разнообразия на брачном ложе. Он так прекрасно воплощал в себе лицемерие мормонского многоженца, что еще до моего отступничества я старалась ограничить общение моих сыновей с их дядей. Что касается Аарона, то он, я совершенно в этом уверена, распознал мой скептицизм даже раньше, чем я сама; и хотя мы были родными братом и сестрой, стало очевидно, что мы с ним враги.
В данный же момент, после того как мне пришлось столько всего перенести, я предпочла не обращать внимания на грозное, но все же косвенное свидетельство, обнаруженное мистером Каммингсом. Могло ли оно принести что-то хорошее? Я обратилась за советом к собственной совести и так и не ответила на письмо мистера Каммингса. Придется истине храниться в душе Аарона и в моей, пока Бог нас не рассудит.
Еще печальнее было молчание других моих родных. Мой дорогой отец, который когда-то сожалел о необходимости иметь много жен, так и не отважился высказаться обо мне. Моя единокровная сестра Дайанта, которую я любила, во время споров обо мне канула в неизвестность. А больше всего боли причиняло мне прощальное письмо мамы, которое непрестанно жгло меня, — я всегда хранила его в кармане, надеясь, что за ним последует другое, отменяющее сказанное в нем, изменяющее ее мнение обо мне.
Накануне моего приезда в Вашингтон, где я должна была встретиться со своими самыми важными слушателями, мне к самой двери доставили письмо от моего любимого брата Гилберта.
Сестра!
Я знаю, что эта новость о тебе — неправда. Любой, кто знает тебя, скажет то же самое. Всякий, кто верит в твой Крестовый Поход, тоже знает это. Не волнуйся о своих друзьях. Мы стоим за тебя и будем верны. Однако у тебя есть враги. Они повторяют сплетни, добавляют новые и всячески их раздувают. Я слышу их в городе, на фабрике, в церкви. Когда это возможно, велю болтуну замолчать, но в Дезерете слишком много ртов, чтобы я мог покончить с этим делом.
Со времени твоего отъезда я планирую и свой. К тому моменту, как ты будешь читать мое письмо, я, возможно, буду уже на полпути к Альбукерку или Эль-Пасо. Мне придется покинуть моих жен, и детей тоже, и я знаю, что боль от этого поступка будет преследовать меня до конца моих дней. Но у меня нет выбора. Я больше не верю ни во что из того, что говорит наша Церковь. Когда я гляжу на Бригама, это все равно что видеть перед собою лицо преступника. Я понимаю, что и он так же относится ко мне. Если бы я остался, я очень скоро был бы убит, так что в любом случае моя семья останется без мужа и отца. Если мне удастся заработать какие-то деньги, я пошлю их своим женам. Но я не стану обещать ничего, о чем не могу быть уверен, что оно у меня будет. Когда я обоснуюсь на новом месте, напишу, что у меня нового. А до тех пор знай, что я верю тебе, и только тебе.
Прежде чем закончить, должен сказать тебе, что Мама болеет. Не телом, а душой. Ее ужасно покоробило то, как Бригам говорит о тебе. Я знаю, она просто не может этого перенести, потому что понимает, что он лжет. Если бы я любил пари, я поставил бы доллар, что она тоже отречется от веры. Какое грустное зрелище — видеть, как такой верующий человек утрачивает веру. Если можешь, напиши ей письмо. Как раз сейчас только твои слова могут утешить. Я не умею предсказывать будущее, однако подозреваю, что настанет день, когда вы с ней воссоединитесь. Я знаю, что она хочет привезти тебе Джеймса. Она сейчас в Южном Коттонвуде, но сколько она там пробудет, я не могу сказать.
Я тотчас же написала маме, отправив письмо из Балтимора.
Моя Дорогая Мама!
Во время моего путешествия, о котором, как я знаю, тебе известно, каждый вечер, опустившись на колени перед жесткой гостиничной кроватью, я молюсь дважды. Один раз — о скорейшем возвращении к Джеймсу. Другой — о воссоединении с тобой. Если на эти молитвы не будет ответа, я проживу оставшиеся мне дни под гнетом сомнений в ценности моего Крестового Похода. Если моя миссия увенчается успехом и многоженство на нашей земле будет искоренено, а я все же останусь разлучена с тобой или с моим сыном, тогда я задам себе вопрос: какой ценой? И в самом деле, какой ценой все это досталось? Таковы мои самые тайные мысли, которыми я делюсь только с тобой и с моим Господом.
