в неуклюжих деревенских ботинках. Вскоре они уже стояли у моей двери.
Я лежала неподвижно, прижав к себе Лоренцо так крепко, что мне до сих пор не верится, что он не пробудился от моих объятий. Я слышала, как дышит по ту сторону двери этот человек. Он простоял там довольно долго. Он дышал так, как дышит человек, колеблющийся или молящийся перед тем, как совершить какое-то опасное дело. Во мне родилась уверенность, что это один из бригамовских Данитов явился, чтобы меня убить. Я уже представляла себе холодную, звериную черноту в его взгляде. Я не способна была двинуться — меня парализовал ужас. Ждала дребезжания ручки и поворота украденного ключа в скважине.
Затем, в какой-то момент, человек исчез.
Не могу сказать вам, был ли убийца у моей двери результатом моего воображения, или действительно преступник оказался не способен выполнить свой религиозный долг. Я вспомнила черный призрак Бригама — привидение, оставленное им когда-то в моей комнате. Может, ночью я ощутила именно его присутствие? Неужели это он приходил за мной? Ах, мой Трезвомыслящий Читатель! Не надо глумиться над такими фантазиями. В тиши твоих дум, в самой густой черноте ночи, всегда ли ты так уж уверен в том, что реально?
— Миссис Янг?… Миссис Янг? Вы здесь?
Я села в постели. Часы на каминной полке свидетельствовали, что уже чуть более десяти утра. Рядом со мной Лоренцо, не поднимаясь с подушки, пристально глядел на дверь. Два небольших темных полукружья усталости появились у него под глазами.
— Это я, миссис Хейган.
Когда я впустила ее в комнату, вид у нее был такой, будто она торопится и волнуется; однако, прежде чем объявить о цели своего прихода, она протянула Лоренцо исходящую паром сладкую булочку. Мальчик взял лакомство, отошел в угол комнаты и уселся там с ним, скрестив ноги. Он делал вид, что не прислушивается к разговору, но я прекрасно понимала, что ушки у него на макушке.
— Все стало известно, — проговорила миссис Хейган. — О вашем отступничестве. Все знают.
Миссис Хейган вручила мне номер «Дейли трибюн» — ведущую немормонскую газету на Территории Юта, ту, где работал майор Понд. Я тут же увидела, что ее издатели, люди совершенно мне чужие, все стали моими друзьями. Редакционная статья восхваляла мою стойкость и резко критиковала Бригама за его равнодушие и лицемерие. В газете было несколько материалов о моем отступничестве, включая сатирическую карикатуру с подписью: «Брат Бригам в отчаянии: его последнее ребро покинуло его постель и стол».
— А газеты Бригама знают об этом? — спросила я.
Миссис Хейган колебалась с ответом, и я силой выхватила у нее из рук мормонские газеты. Меня не удивило то, что мое имя поносила его пресса, но я не ожидала такой лжи и столь фальшивых обвинений. Если бы тебе, мой Читатель, пришлось получать все новости исключительно из газет Бригама, как это происходило с большинством Святых, ты поверил бы, что я соткана из таких бесчестных нитей, что могла бы попытаться убедить тебя выкопать из могилы гроб твоей матушки, чтобы отдать мне ее обручальное кольцо.
До сего дня я не знаю, как весть о моем отступничестве вышла наружу, но ее опубликование изобиловало такими подробностями и было таким всеохватывающим, что люди по всей Америке, едва проснувшись, узнавали мою историю. Несколько позже мне стало известно, что я оказалась на первой странице газет и в Сан-Франциско, и в Сент-Луисе, и в Нью-Йорке. И чем дальше от мира Мормонов, тем сенсационнее и сплетнелюбивее становились репортажи.
— Мамочка, посмотри!
— Лоренцо, прошу тебя, отойди от окна!
Но сын меня не слушал. Он отгибал штору, чтобы посмотреть наружу. Я пошла оттащить его от окна и тогда увидела внизу толпу людей. Перед отелем собралось сотен пять человек, они теснились, толкая друг друга, пытаясь протиснуться внутрь. Управляющий, подняв вверх руки, старался навести на улице какой-то порядок.
— Они тут из-за вас, — сказала миссис Хейган.
— Да кто они?
— Репортеры, сочувствующие, противники. Все тут.
Истина доходит и сразу, и постепенно, медленными, твердыми шагами. Я ощущала, как она проникает в меня — глубоким пониманием того, с чем мне придется столкнуться и существовать какое-то время. Я едва могла сдвинуться с места, и миссис Хейган пришлось помочь мне одеться.
Не прошло и минуты после того, как я была одета и мои волосы были убраны в унизанную бусами сетку, как раздался стук в дверь.
— Миссис Янг, это я, судья Хейган. — (Появление судьи помогло мне тотчас же успокоиться.) — Теперь, — сообщил он, — когда кот выпущен из мешка, я хочу, чтобы вы знали, что я очень скоро представлю в суд необходимые бумаги о разводе.
— Когда мы сможем уехать из Юты?
— Настроение там, на улице, не очень подходящее, — ответил Судья. — Я не уверен, что это будет безопасно. Пока, я думаю, вам лучше на некоторое время остаться здесь. Вот, возьмите. Я кое-что принес вам.
Судья протянул мне конверт. Я сразу же узнала почерк. Ни от кого другого на свете я так не жаждала получить весточку.
Мое дорогое дитя!
Я пришла бы сама, чтобы передать тебе это письмо лично, но не решаюсь войти в Немормонский отель, который ты теперь называешь своим домом. Я знаю, как ты страдала в своем браке, знаю, что твой муж во многом не оправдал твоих надежд. Мне больно было наблюдать все это. Я также знаю и тяготы нашего необычного установления: часто и сама я молилась об облегчении этих тягот, часто и сама я помышляла о том, чтобы покончить с брачными обязанностями. И все же я уверена, уверена как ни в чем другом, что многоженство открывает нам дверь на Небеса и что мои страдания здесь, на земле, — это мой путь к Вечному Блаженству. Дитя мое, обдумывай свои слова и дела, ибо они длятся дольше, чем твое физическое естество. И заверяю тебя, дитя мое, что я не могу знаться с тобой в твоем теперешнем состоянии.
— Мама? — Лоренцо положил ладошку мне на колено, возвращая меня от письма к жизни. — Мама, что случилось?
Он забрался ко мне на колени, прижался, его дыхание было теплым от сладкой булочки. Обняв его, я сидела так какое-то время, может быть час, полная жалости к себе. Мне очень хотелось бы сказать, что я встретила первый день своего отступничества с мужеством и уверенностью. Однако, по правде говоря, я никогда не испытывала большего страха, чем тогда.
XVI
БЕГСТВО МОЕЙ МАТЕРИ
