будто ты сам ее собрал».

Он наклонился, и, выловив ракушку, съел, чувствуя на губах вкус соли и счастья.

Ее губы — там, на обрыве, среди высоких, темных елей, — тоже пахли солью. В свете костра, сидя напротив него, Таанаг вдруг сказала: «Ты ведь скоро отправишься к своим, на закат».

— Да, — ответил Арлунар, глядя на тихое, спокойное море. «Я знаю все, что надо знать, я пробыл здесь даже больше нужного. Наш шаман был уже стар, когда я уезжал, надо вернуться, и закрыть ему глаза. Так положено. А потом я останусь там».

— И всю жизнь будешь один, — Таанаг пошевелила угли. «Зачем так?».

— Я принадлежу духам, не земле, — Арлунар помедлил. «Поэтому я не могу брать ничего у людей, и должен все добывать сам».

— А отдавать ты можешь? — она встала и оказалась рядом с ним, — совсем рядом.

— Должен, — тихо сказал он.

— Так отдай, — ее руки обняли мужчину сзади и она шепнула: «Я уйду с тобой, на рассвете».

Он даже не успел ничего сказать — вверху, над елями, пронеслось слабое, теплое дыхание ветра, и Таанаг, наклонившись над ним, попросила: «Пусть духи не обижаются, пожалуйста».

Женщина посмотрела на сына, что, держа за руки девочку, водил ее по мелкой воде. Дитя заливисто смеялось.

— Она скоро начнет хорошо ходить, — Федосья взглянула на мужчину. «Мы уйдем сами, а ты останешься здесь, и шторм прекратится».

— Вы не выживете, — Арлунар отрезал кусок тюленьего мяса и протянул женщине на острие ножа. «Твой сын очень мал, ему нет двух, он еще не охотник. Ты не сможешь добыть пищи для всех».

— Тогда выбирай, — ее губы, — вишневые, красиво вырезанные, — чуть улыбнулись. «И делай это быстрее, потому что рано или поздно нас найдут».

«И не пощадят, — хотел добавить шаман, но, увидев ее жесткий, холодный взгляд, понял, что она — знает.

— Таанаг не нашли, — внезапно сказал он. «Год она жила здесь, и ее не нашли. А потом, — он помедлил, — духи разгневались».

— Выбирай, — повторила женщина, и, подозвав сына, стала кормить обоих детей — одновременно.

Шаман протянул руку и погладил Миа по черным, мягким волосам. Она на мгновение оторвалась от груди и рассмеялась.

— Я не могу, — сказал Арлунар, отвернувшись. «У них нет больше шамана. Я не могу, это же мой народ».

— А это твоя дочь, — тихо проговорила женщина и замолчала, глядя на бурлящие волны, что бились о серые, мощные скалы.

Старик взглянул на охотника, и спросил: «Ты уверен?».

Тот жестко рассмеялся: «Мои глаза пока еще не затуманены голодом. Женщина и двое детей, — там, — он махнул рукой, — на той скале, что в стороне заката. Его каяк был на берегу.

— Приходит, когда хочет, и уходит, куда пожелает, — пробормотал вождь, и тяжело, со стоном поднялся. «Буди всех, мы выходим в море».

— Ветер, — попытался, было, сказать охотник. «И вечер уже, скоро ляжет туман».

— Если мы их не убьем, — вождь чуть обернулся у лестницы, — то шторм и не стихнет. Пусть берут луки, гарпуны, копья, — все, что надо. Потом их нужно будет бросить в море — тогда оно утихомирится. Вождь помолчал и добавил: «Так уже было».

— А он? — охотник снял со стены подземного дома копье.

— А он останется в живых, — кисло сказал старик. «В тот раз, давно, того шамана убили — потому что тогда их было несколько. Кроме него, у нас никого нет, — я не знаю, как просить духов, как их задабривать, да и никто не знает. Его терять нельзя. Все, я жду вас на берегу, — вождь неожиданно резво стал подниматься наверх, на свистящий ледяным ветром, освещенный тусклым, заходящим солнцем, холм.

Марфуша спала, чмокая губами, прижавшись к теплой коже под Федосьиной паркой. «Ну что ж твой отец такой упрямый-то, а? — вздохнула та, и погладила дитя по голове. «Хотя конечно, мой батюшка тоже вон — вернулся на закат, народ свой бросить не смог просто так.

Я бы с вами сама уплыла, — подумала женщина, — но шторм ведь какой. И вас двоих прокормить еще надо, тут прав твой отец».

— Мама, — сонно сказал Данилка. «Папа где?».

— С Иисусом, — Федосья перекрестилась и внезапно почувствовала, как наворачиваются на глаза быстрые, горестные слезы. «Господи, призри раба Божьего Михаила под сенью присутствия твоего, — сказала она тихо, — даруй ему вечный покой в обители твоей, иже нет там ни скорби, ни несчастья. Введи его в сонм праведников, Господи».

— Папа! — вдруг, приподняв голову, сказал мальчик.

Арлунар спускался вниз. В открытое отверстие вливался ночной холод и рев бури.

Федосья вдруг покраснела, и, запахнув парку, проговорила: «Это по-нашему, значит «отец».

Он маленький еще, не понимает».

— Он все понимает правильно, — хмуро ответил Арлунар. «Бери детей, беги на берег. Там мой каяк, — увидишь. Садись и плыви до камней, там жди меня. Сможешь?».

— Смогу, — Федосья устроила девочку в перевязи, и, наклонившись, подхватила Данилку. Тот, обняв ручками, мать за шею, прошептал: «Куда?».

— Далеко, — она обернулась к шаману, уже стоя на лестнице, и спросила: «Что случилось?».

— Сюда плывут с моего острова, с факелами. Ну, быстро, — Арлунар подтолкнул ее и, достав бубен, надвинул на лицо деревянную, раскрашенную яркими цветами, маску.

Федосья уложила детей под тюленьи шкуры и придерживала каяк на месте, орудуя веслом.

Лодка была длинная, на несколько человек, но легкая и устойчивая. Внутри, лежали гарпун и копье, и Федосья, одной рукой держа весло, второй — достала из-за пояса свой нож с костяной ручкой, что подарил ей батюшка.

Она нашла крест на шее, и, коснувшись его губами, сказала: «Господи, помоги нам». На вершине холма вдруг вспыхнул огромный столб огня. «Это они землянку подожгли, — подумала Федосья. Стало светло, как днем, и она увидела на обрыве лучников.

Женщина пригнула голову и бросилась на шкуры, закрывая детей своим телом.

Стрелы посыпались в тихую воду залива, люди сверху закричали что-то, и вождь, махнув рукой, велел всем спускаться к лодкам.

Федосья внезапно вздрогнула — сильные руки уцепились за борт каяка, и Арлунар, подтянувшись, забрался внутрь. «Вода еще ледяная, — вдруг подумала Федосья, набрасывая на смуглую, мокрую спину шкуру.

— Дай весло, — сказал он. «Из лука стрелять умеешь?».

Федосья кивнула и потянулась за оружием. «Я сжег землянку, — каяк ловко проскользнул между камнями в бушующий простор залива. «Это их задержало. Ну и, — шаман вдруг рассмеялся, — попросил, чтобы ветер усилился. Духи согласились».

Женщина увидела мечущиеся между волнами каяки и опустила лук. «Их стрелы не долетят сюда».

— Не долетят, — согласился Арлунар и плотнее укрыл детей. «Все, держись, мы идем в самую бурю».

— Зачем ты это сделал? — спросила Федосья, глядя на беснующийся океан вокруг.

— Ты же сама сказала — это моя дочь, — удивился шаман.

Каяк пропал из виду, слившись с черными, огромными валами, исчезнув в безлунном, беззвездном, мрачном пространстве ночи.