Кучка одеял на высокой, узкой кровати чуть зашевелилась, и оттуда выползла рука — иссохшая, с обгрызенным до кости, гноящимся большим пальцем.

Степан наклонился над кроватью, и осторожно откинул одеяла. Лицо человека больше напоминало череп, длинные, золотистые волосы кишели вшами, на бороде видны были следы крови.

— Здравствуйте, сеньор Вискайно, — ласково сказал Степан. «Видите, как мы встретились — вы за мной в Карибском море охотились, да не поймали. А тут я вас сам нашел».

— День…, - прошептал человек по-испански. «Какой день…»

— Седьмое сентября, — тихо ответил Ворон.

— Третьего июня…, там, — человек махнул рукой в сторону стола и потерял сознание.

— Капитан, он же не выживет, — сказал Грендал, когда они выносили испанца из каюты.

«Оставили бы его, как есть».

— Вот когда умрет, мистер Грендал, — тогда и похороним, — резко ответил Ворон. «А пока — он жив».

Эстер обернулась от своего дневника и сказала: «Открыто!». Дочка спокойно спала на одной из кроватей в лазарете, пахло травами и немного — апельсиновым цветом.

— Заносите, — махнул рукой Ворон. «Это с того корабля, — сказал он жене. «Капитан, Себастьян Вискайно, единственный, кто выжил».

— Сколько он голодал? — спросила женщина, рассматривая остатки большого пальца.

— Я посмотрел судовой журнал, — Степан помедлил, — в начале июня они наскочили на айсберг, а в начале июля поднялся бунт, и его замуровали в каюте — умирать».

— Два месяца с небольшим, — Эстер посмотрела в истощенное лицо. «Хорошо, что была зима — гангрена замедлилась. Я не буду сейчас ампутировать — он просто умрет под ножом.

Откормлю его немного, и тогда уже сделаю операцию».

— И унеси Мирьям в нашу каюту, — попросила она мужа, вынимая ножницы и тряпки. «Я сейчас буду его мыть, и брить — не хочу, чтобы она вшей заполучила».

Степан осторожно взял дочку на руки — она только зевнула, — и, нагнувшись, поцеловал жену в смуглую щеку.

Та, улыбнувшись, потерлась головой об его руку, и спросила: «А что там еще интересного, в судовом журнале?».

— Много чего, — загадочно сказал Ворон и вышел.

В маленькой каюте первого помощника было накурено так, что дым плавал в воздухе слоями.

— Это совершенно точно был айсберг, — Степан читал судовой журнал вслух, на ходу переводя с испанского. «Вечером второго июня они заметили в отдалении какую-то блестящую полоску, но приняли ее за мираж. А ночью вахтенный услышал треск ломающейся обшивки.

Было это, — Ворон прищурился, — под сорока пятью градусами южной широты».

— Мы сейчас под сорока тремя, — заметил Фарли, выбивая трубку. «Ну, с утра были, во всяком случае».

— Значит, нам надо идти дальше. Этот айсберг приплыл именно оттуда, — Степан развернул свою тетрадь. «Вот, смотрите. Это я перечертил из дневника покойного Гийома. Он считал, что под шестьюдесятью градусами южной широты мы увидим берега Ледяного Континента».

Грендал потянулся за пером и быстро подсчитал. «Если верить Гийому, то оттуда всего триста пятьдесят миль до того места, что вы видели в вашей кругосветке, мистер Фарли. Ну, когда ваши корабли унесло штормом на юг, в открытую воду».

— Пятьдесят пять градусов южной широты, да, — тихо сказал Фарли. «Конец земли».

— Ну, как видим, далеко не конец, — пробормотал Степан, смотря на карту. «Нам осталось больше, тысячи миль, джентльмены, пора за дело».

— Все равно не верю, — упрямо сказал Грендал. «Не бывает континентов, покрытых льдом.

Острова — да, не спорю, но не огромная масса земли».

— Мистер Грендал, — капитан погрыз перо и рассмеялся, — кто из европейцев первым обогнул Африку и вошел в Индийский океан?

— Бартоломеу Диаш, — пожал плечами второй помощник.

— А вы же много плавали в тех водах, мистер Грендал, — ласково проговорил Степан. «Если вы хотите спуститься на юг, к мысу Доброй Надежды, вы пойдете вдоль побережья Анголы, или, как Диаш, — отклонитесь западней, в открытое море?

— Западней, конечно, — удивленно ответил Грендал. «Вдоль побережья там мощное течение, как раз с юга на север, бесполезно с ним бороться».

— А ведь оно холодное, да? — почти нежно поинтересовался Ворон.

Грендал покраснел.

— Ну вот, — капитан поднялся. «Вы подумайте, мистер Грендал, — откуда бы там взяться сильному, холодному течению, что идет с юга?».

— С погодой нам пока везет, — Фарли высунул голову в открытые ставни. «Тем более, сейчас начало весны, летом тут обычно все же тише, чем зимой».

— Да, — Степан приостановился на пороге каюты. «Вы правы, мистер Фарли. Однако меня беспокоит то, что летом, как вы сами знаете, начинают таять льды».

— Это на севере, — отмахнулся Фарли.

— Думаю, здесь тоже, — тихо ответил Ворон и велел: «Поворачиваем на юг, господа».

— Он видел сушу, вот, смотри, — Степан удобнее устроил судовой журнал Вискайно на коленях, и показал жене на четкие строки.

«Двадцать четвертое мая, — прочла Эстер. «Вахтенный заметил на юго-западе что-то темное, может быть, это были вершины гор Ледяного Континента».

— А в ту же ночь начался шторм, их отнесло на север, и третьего июня они наскочили на айсберг, — Ворон задумался.

— Нет, это был не континент — слишком далеко к северу. Острова? Но никто и никогда тут не встречал островов, севернее — под тридцать седьмой широтой, да, португалец, капитан Тристан да Кунья, видел там какие-то скалы, еще восемьдесят лет назад, но не высадился — была буря. А более ничего тут нет, — он обнял жену.

— Значит, есть, — тихо сказала она, читая дальше.

Степан захлопнул журнал. «Все, хватит, это не для твоих глаз».

— Меня жгли на костре, — ядовито ответила Эстер, — уж как-нибудь перенесу записи о бунте.

— Если бы не пробоина, — усмехнулся Степан, — они бы и не взбунтовались. Их в двух местах ударило — ту дыру, что под ватерлинией, они, оказывается, заделали, но корабль стал крениться на бок, хотя воду из трюма они откачали. Стало понятно, что до Африки они вряд ли доберутся, люди стали драться из-за шлюпок, в общем, ясно, — капитан махнул рукой.

— Дай мне Мирьям, — попросила Эстер, услышав легкое, недовольное кряхтение проснувшейся дочери.

Как только ее приложили к груди, девочка опять задремала.

— А почему так тихо? — вдруг спросила Эстер. «Третий день и волн почти нет».

— Так бывает весной, — Степан зевнул и поцеловал жену в смуглое, приоткрытое вырезом рубашки плечо. «Тут не всегда штормит. Как твой пациент?».

— Кок два раза вываривает солонину, и приносит мне бульон с камбуза. Сейчас дня три подержу на нем капитана, а потом можно будет сухари добавлять. Ну а после этого — ампутировать. Но говорить с ним пока нельзя, он еще очень слаб, — Эстер положила Мирьям в колыбель, и вернувшись на кровать, прижалась к мужу спиной.

— Кто-то обещал поцелуй, — напомнил ей Степан. «И вообще, — большая рука мужа поползла к подолу рубашки, — на тебе слишком много надето, дорогая моя. Пора это исправить».

Потом она свернулась в клубочек, и, приникнув щекой к его ладони, сказала: «Люблю тебя, Ворон».

Степан, погладив ее по голове, шепнул: «Спи, радость моя», и, услышав легкое, спокойное дыхание, чуть подождав, оделся и вышел на палубу.