Парижа доехать, а там уж никогда больше расставаться не будете».

Она нажала на ручку — опочивальня была заперта, и услышала шепот Мэри: «Что, вставать уже надо?».

— Ну, вы уж постарайтесь, — рассмеялась Марфа. «Там колбаски на завтрак и фазана я привезла холодного. И кофе сварю».

— Мы сейчас, — пообещала Мэри. «Правда, сейчас».

Марфа улыбнулась, и, подхватив юбки, пошла вниз.

Они с Виллемом, стоя в воротах усадьбы, проводили глазами возки и всадников, что, доехав до поворота дороги, направились в разные стороны.

— Вот, — вздохнула Марфа, — и эти улетели. Остались у нас с тобой двое сыновей, адмирал, — она прижалась головой к руке мужа и, Виллем, обнимая ее, тихо сказал: «Давай я тут приберусь, в доме, а ты на кладбище сходишь».

— Спасибо, — шепнула женщина, и, найдя его пальцы, ласково погладила. На западе, над Темзой, уже клонилось к закату солнце, и Марфа вдруг подумала: «Господи, только бы они были счастливы».

В огромной мастерской было жарко натоплено. За высокими, от пола до потолка окнами билась, ревела зимняя лагуна — серая, бурлящая. Джакомо да Пальма отступил от холста и пробормотал: «Чуть- чуть выше подбородок, синьора. Свет пока хороший, я не хочу его терять»

— И дети утихли, — алые, красиво вырезанные губы женщины чуть улыбнулись. Маленькая, ухоженная рука лежала на темно-синем, — в цвет глаз, — шелке платья. Высокий воротник брюссельского кружева открывал начало шеи — сливочного, нежного цвета.

У большого камина двое рыжеволосых мальчиков, лежа на животе, рассматривали какой-то рисунок.

Женщина вздернула подбородок, красивая голова, увенчанная шелковым, расшитым золотом беретом чуть заколебалась.

Мужчина, что стоял в дверях мастерской, наклонился, и строго велел корзинке, в которой что-то потявкивало: «А ну тихо!».

Женщина рассмеялась, и так и сидя на возвышении, не поворачиваясь к нему, сказала:

«Лорд Джон, я все вижу».

— Ну, если синьор да Пальма позволит, — усмехнулся мужчина, — невысокий, с темными, шелковистыми волосами, в изящном, скромном камзоле и безукоризненно белой рубашке.

— Позволит, позволит, — вздохнул художник, — синьора, я вижу, устала, мы сегодня хорошо поработали.

Старший мальчик, — лет семи, поднял голову, посмотрев на корзинку серыми, прозрачными глазами и восхищенно спросил: «Лорд Джон, а что там?».

— А вот сейчас и посмотрим, — мужчина открыл крышку. Маленькая, длинноухая собачка, — рыжая, с белыми пятнами, со всех ног бросилась к мальчикам.

Младший, — лет трех, — восторженно завизжал и подхватил щенка на руки.

— Ты ее задушишь, Стефано, — ласково сказала мать, спускаясь с возвышения. «Осторожней, милый».

— Мама, — попросил старший сын, — нам ведь необязательно сейчас идти домой? Можно мы с ним погуляем по кампо Сан-Марко?

— Он у вас убежит, Пьетро, — вздохнула мать.

— А вот и нет, — лорд Джон улыбнулся, — я и поводок принес, и ошейник. Как вы его назовете? — спросил он старшего мальчика, помогая надеть на щенка поводок.

— Мы посоветуемся, — гордо ответил тот, и, взяв младшего брата за руку, сказал: «Спасибо, синьор да Пальма, за гостеприимство».

— Ну что ты, — улыбнулся художник. «Послезавтра в десять утра, синьора Изабелла».

Женщина присела, и потянулась за своей шубкой, — атласной, на соболях, — наброшенной на спинку кресла.

— Позвольте мне, — попросил мужчина. Она чуть улыбнулась, — краем губ, и, вздохнув, сказала: «Пойдемте, посмотрим, где там дети. У Пьетро сегодня еще уроки, я бы не хотела, чтобы он надолго задерживался, да и холодно на улице».

На площади почти никого не было — ветер был злым, пронизывающим, и женщина, взглянув на сыновей, что прогуливались под колоннадой, повернувшись к мужчине, попросила:

«Давайте дойдем до воды, я люблю смотреть на море, даже когда оно штормит».

Над лагуной нависли тяжелые, темные облака, мраморные плиты набережной были залиты водой.

Она стояла, закутавшись в шубку и мужчина, глядя на отороченный мехом капюшон, на платье, что билось вокруг нее, — как волна, как вихрь, — тихо сказал: «Я не могу, синьора Изабелла, не могу так больше. Пожалуйста, не отталкивайте меня, я не хочу жить, если вас не будет рядом со мной».

Женщина повернулась, и он с ужасом увидел слезы в темно-синих глазах. «Это ветер, — сказала она нарочито сухо. «Я замужем, лорд Джон, я люблю своего мужа, я мать. И давайте не будем об этом больше — я дорожу нашей дружбой, и не хотела бы ее терять».

Она протянула руку в атласной перчатке, и быстро, не оглядываясь, пошла к детям. Джон еще постоял, глядя на небо, что клонилось к вечеру, а потом, засунув руки в карманы плаща, повернул к мосту Риальто. Добравшись в Сан-Поло, он завернул к матери, и, стоя рядом с церковью, глядя на истоптанную плиту, грустно сказал: «Ну, что, спасибо тебе за сердце. Я не в обиде, мамочка, я искренне. Просто очень больно, когда оно есть».

Дома было темно и пусто. Джон разжег камин и потянулся за своей рукописью. «Что там папа сказал? — смешливо вспомнил он. «Если ты еще не решил, кем ты хочешь быть, — езжай в Венецию, поживи там год. Вернешься оттуда поэтом — я тебе и слова не скажу. А не получится, — приходи ко мне, дело для тебя готово».

Он погрыз перо, и стал писать, — быстро, почти не задумываясь, — дыша на пальцы, которые застывали в еще холодной, огромной комнате.

— Хорошо, хоть ты не в полночь пришел, — вздохнула Лиза, снимая с очага горшок с супом. «Я уж мальчикам пообещала, что в субботу их на стройку свожу — можно?».

Теодор откинулся на спинку кресла, — оно затрещало, и, зевнув, ответил: «Приходите, конечно, к обеду где-нибудь, рабочие уйдут, и я все вам смогу показать. А что поздно — мы у дожа были, у того, как обычно, в последний момент появляются какие-то светлые, — муж усмехнулся, — идеи. Собачку вам подарили? — он взглянул на щенка, что спал в корзинке и взялся за ложку.

— Да, сын матушкиного знакомого, герцога Экзетера, я тебе говорила о нем, — ответила Лиза.

«Детям нравится, и Пьетро сам обещал с ней гулять».

— Ну и хорошо, — Теодор отставил пустую тарелку и оглянулся вокруг. «Сейчас ризотто будет, с креветками, — улыбнулась Лиза. «Что там у вас с мостом?».

Теодор налил себе вина: «А вот в субботу покажу — такого Венеция еще не видывала, обещаю тебе». Он потянул жену за руку к себе на колени и поднес к ее губам бокал: «Это из Венето, попробуй, прошлого года, тебе понравится. И вот еще, — он порылся в кармане, и достал что-то искрящееся, блестящее. Лиза ахнула: «Да не надо было!».

— Мне за церковь заплатили, ту, в Каннареджо, — рассмеялся муж, прикладывая к ее шее нитку сапфиров. «Надо же, наконец, и свою шкатулку начать собирать, — дочке в приданое. А то, что мы с Москвы вывезли — то матушке отправили, а вот это, Лизавета, — он полюбовался игрой камней, — уже наше».

Уже в постели, он привлек жену к себе и сказал: «Так, мне завтра вставать еще до рассвета, давай