Удмурты, незлобливый, мирный народ, пострадали в ходе кровавой весны и не менее кровавого лета больше всего. Они жили в основном в сельской местности, в том числе и той, которая примыкает к Татарстану. Удмурты никогда не были воинственными, у них не было традиции сопротивления захватчикам, зато была другая, весьма скверная традиция сопротивления через самоубийство. Так что когда вышедшие из Татарии боевики начали осваивать удмуртские леса, больше всего пострадали именно они, деревенские удмурты, вынужденные бросать свои дома, земельные наделы и бежать в голодный, неприютный Ижевск. Боевики же на первом этапе больше пострадали от… клещей. Увы… Удмуртия имела недобрую славу всероссийской столицы энцефалитных клещей, среди клещей удмуртских лесов количество больных особей доходило до двадцати процентов, в то время как в средней полосе России это количество не доходило и до одного процента. Привыкшие к лесам боевики сначала не обращали внимания на повышение температуры, считая это последствием проведенной на земле ночевки, потом вроде температура начинала отступать, а потом… а потом было уже поздно что-то делать. В некоторых джамаатах, из числа первых, которые заходили в республику, энцефалитом переболели более половины боевиков, практически все с тяжелыми последствиями, многие умерли. Теперь, конечно, знали о клещах, делали прививки, но появилась новая напасть.
Русисты.
Это была обычная, ничем не примечательная деревня с бегущей через нее речкой, с уходящей в лес асфальтированной дорогой, с пестрой смесью потемневших от времени деревяшек и достаточно приличных кирпичных домов нового времени, почти коттеджей, с коровником и навесами для сельхозтехники. Село здесь не запустили за времена дикого капитализма, сохранили поголовье, республика занимала одно из первых мест в России по надоям молока на душу населения. Правда, теперь в эту деревеньку пришла новая напасть.
Война.
Приземистый, коренастый, выкрашенный в камуфляж «Тигр» стоял на взгорке, откуда была видна вся деревня. За машиной громоздились СОМовцы, неуклюжие в броне и тяжелых, бронированных шлемах. На самой машине пулеметчик в обмотанной камуфляжной сетью «Сфере»[55], направив в сторону деревни ствол своего грозного оружия, сам прятался за бронещитом. Еще дальше стоял старенький, самопально укрепленный ДОСААФовский полноприводный «КамАЗ»…
Из деревни снова выстрелили. Одиночный выстрел – как камешек, с силой пущенный о выложенную камнем же мостовую, – щелкнул по броне, заставив пулеметчика досадливо выругаться и присесть на своих длинных ногах, чтобы не выставлять снайперу напоказ голову. Пусть и в «Сфере», а все равно. Пуля если и не пробьет, шею свернет ударом…
– Видел? – крикнул из-за брони командир.
– На одиннадцать вроде!
– Дай! Только не усердствуй.
– Есть.
Застучал пулемет, с лязганьем перерабатывая ленту…
Офицер тоже досадливо выругался, достал рацию.
– Глухарь, я – Зенит, ответь…
Ответа не было.
– Глухарь, я – Зенит. Тридцать минут, и я вхожу в деревню. И пошло все нах…
Тихо и медленно. Но непрерывно. Как змея. В движении змеи нет каких-то действий, она вся – действие. Ее движение – это не действие, а процесс, плавный, сильный и непрерывный…
Если научишься так двигаться, то противник не обнаружит тебя, пока не наступит ногой…
Костюм Гилли. Его придумали шотландцы – следопыты из полка, организованного британским аристократом, лордом Ловаттом на свои деньги; долгое время разведчиков в британской армии так и называли – ловаттские скауты. Впервые им пришлось в полной мере проявить свой профессионализм в окопной войне. Первой мировой, где они целыми днями могли лежать на нейтральной полосе под прицелом немецких егерей-снайперов и стрелков. Любая ошибка могла стать роковой, шанса добраться до своих траншей уже не будет. Прошла сотня лет, но так ничего и не изменилось.
Поле было скошено. Хлеб убрали. Неаккуратно, возможно, даже не комбайном, но убрали. Это было плохо – почти километр голой земли. Им показалось, что на них смотрят, и они опаздывали с выходом на позицию…
Василий шел первым. Он же заставил омоновцев нашить из старых мешков костюмы для скрытого наблюдения, сейчас они проходили первое полевое испытание. Укрывшись за копенкой, они модифицировали свои костюмы применительно к местности, набив туда ржавой, сырой соломы. Оставив под копной снайпера, сейчас они скрытно выдвигались в село.
Пальцы саднило. Холодная, сырая земля, даже если постриг ногти, все равно мерзко. По-настоящему скрытно передвигаешься, только если больше работаешь руками, а не ногами, как бы подтягиваешь тело. Это сложно.
Но было уже близко…
Щелчок рации заставил вжаться в землю, замереть. Их сопровождал снайпер, он контролировал их перемещение, они же даже не поднимали головы, чтобы не быть замеченными.
Они так и не поняли, есть ли на их направлении наблюдатель. Но если не поняли, приходилось исходить из того, что есть.
Переползание вымотало их больше, чем бег, ибо человек привык передвигаться с помощью рук, а не ног. Они лежали, используя маленькую передышку, чтобы прийти в себя…
– Духи… – прошипела рация.
Одно только слово бросает в кровь дикую дозу адреналина. Первый раз это слово появилось в лексиконе русского солдата в начале восьмидесятых. И если так подумать, с тех пор русские уже не выходили из войны. Уже сорок лет непрекращающейся войны…
От слова, которым микрофон плюнул в ухо, окатило жаром. Враг. Живой, осязаемый враг – прямо здесь…
– Из леса… Два… семь… двенадцать… четырнадцать рыл. Тащат что-то.
– По отсчету… – едва шевеля губами, прошептал лежащий ближе всего к околице человек. В голове у него было только одно – хоть менты ребята и отчаянные, но только бы кто не сорвался раньше времени. Если это произойдет, будет настоящая катастрофа…
– Есть… – снайпер тоже говорил шепотом, – левее вас. Семьсот. Шестьсот пятьдесят. Шестьсот. Пятьсот пятьдесят…
– На триста…
– Пятьсот… четыреста пятьдесят… четыреста…триста пятьдесят… триста…
Боевики никак не думали, что такое произойдет. Подчиняясь призыву о помощи, они вышли из леса, снялись с блиндажа, бегом преодолели больше трех километров по чащобе и сейчас были на последнем издыхании, но они держались и спешили сражаться. У них было безоткатное орудие, которым можно было подбить бронетранспортер, а больше, по словам засевшего в деревне амира, у русистов ничего и не было. Значит, тем хуже для них. Пора раз и навсегда преподать русистам урок, показать, кто здесь хозяин…
Три километра дали себя знать. Они устали до предела, до красной пелены в глазах, но послали вперед себя Ильяса, молодого мусульманина, местного, который встал на джихад. Как разведчика. Он ждал их на опушке. В одиночку он не решился бежать через голое поле, но сообщил, что там никого нет.
Амир достал телефон. Здесь была сотовая связь, боевики вообще не любили воевать там, где не было вышек. У русистов были проблемы со связью, поэтому они не нарушали вышки и тоже пользовались связью.
– Абдалла, салам, брат… Что там?..
– Ха, брат, ва алейкум ас салам. Русист совсем в штаны наложил, да. Боится зайти, так и стоит на горе. Людей савсэм мало, да? Я думаю, не зря ли я тэбя пазвал, да…
– Аллах рассудит. Мы идем к тебе с… северо-запада. Не стреляй.
– Диканца догъилла[56], брат…
