смотреть назад… только не смотреть назад. Женщина рядом с ребенком поймет первый же взгляд… и все кончится. Он не успеет первым – ему придется разворачиваться на сто восемьдесят, а ей – только выхватить пистолет и прицелиться…
В голове словно метроном стучал.
Мазок белым на ограде – пошел отсчет. Женщина не обогнала его… сто чертей!
Они не рассчитали кое-что. Женщина идет и держит за руку ребенка школьного возраста – она никак не сможет идти быстрее. Он ошибся всего на несколько секунд со временем…
«Ланчия» была впереди, Дама уже должен был взять ее на прицел. Давай, сукин ты сын… давай…
Хлопнуло – есть! Как удар молотком и вспышка – на крыше машины. Вспышка блеклая, мимолетная, звук похож на удар молотком по бочке…
Капитан начал разворачиваться. В руку скользнул двуствольный дерринджер ружейного четыреста десятого калибра, каждый ствол заряжен патроном с толкателем, только вместо дроби – мягкая свинцовая пуля с выемкой…
Женщина не растерялась – толкнула в сторону ребенка, чуть присела, рука уже вырвала из сумочки пистолет.
Хлоп!
Выстрел капитана был второй, женщина успела первой. Мягкая свинцовая пуля произвела просто чудовищные разрушения. Вместо левого глаза появилась пульсирующая красным рана, затылок разлетелся на куски, брызнула во все стороны бурая жижа…
«Вальтер». У нее был полицейский «Вальтер» с глушителем, длинная трубка глушителя отняла у нее секунду… даже меньше – но этого хватило. Если бы не это – она бы успела нажать на спуск еще как минимум два раза, причем стреляла бы уже прицельно. И капитан был бы мертв или тяжело ранен…
Капитан повернулся к уже поднимающему обрез короткого помпового ружья водителю… и тут сказал свое слово Ноланд, прикрывавший его, уличного стрелка. В своей небольшой, верткой «Альфе» он заранее опустил все стекла и сейчас всадил в водителя «Даймлера» все семь пуль из льежского бесшумного «Нагана». Затылок водителя был не такой простой целью, поэтому он выпустил все, что было в барабане. Как минимум одна пуля попала в цель – водитель рухнул на проезжую часть, под колеса…
Тяжело топая, капитан подхватил оцепеневшего от ужаса ребенка и вместе с ним бросился к остановившейся «Альфе». Ноланд готов был бросить гранату… но нет, все обошлось.
Только сейчас кто-то закричал – надрывно, на одной высокой ноте.
Капитан Прайс сунул ребенка Ноланду, затем ввалился в машину сам. Только сейчас он понял, что ранен.
– Окей?
– Гони – гони – гони!
Ноланд нажал на газ. Крутанулся на кольце… Они все использовали только бесшумное оружие, за исключением Дамы, но выстрелы даже пятидесятым калибром в городской среде маскируются уличным шумом, и сразу определить, откуда стреляли, почти невозможно. Их машина… обычная машина, они специально берегли ее на отход, она даже не угнана, а законно куплена. В паре кварталов в подземном гараже ждет еще одна… в ней подготовлен в багажнике тайник для ребенка, на ней они выберутся из города…
– Вы в порядке, босс? – озабоченно спросил Ноланд.
Бок наливался тупой болью. Капитан сунул руку… тепло. Поднял руку, посмотрел на окровавленные пальцы…
– Все…
Наваливалось странное оцепенение… но он знал, что выдержит, не подохнет в этой гребаной, лживой стране.
– Все… пора с этим завязывать… на хрен. С меня хватит…
Падре дожидался их на своем фургончике в нескольких километрах от Рима. В нескольких километрах на юг, по дороге в итальянскую глубинку.
Темно-синяя, сильно похожая на полицейскую «Альфа» подрулила вплотную, фургон перекрывал обзор для любопытных и закрывал обмен с дороги. Бойцы САС подняли заднее сиденье и передали одетому в мирскую одежду священнику усыпленного мальчика. Сделал себе укол и капитан – пуля застряла в теле, но он вколол себе антибиотик, перевязался, внутреннего кровотечения не было – и до Гибралтара он вполне мог дотянуть.
Священник принял мальчика, положил его где-то в глубине фургона. Вернулся – к боковой дверце…
– Господь да благословит вас, дети мои, вы сделали угодное Ему дело… – сказал он.
– Ах ты б… – не выдержал Кьюсак.
Капитан Питер Прайс, переодевшийся в толстовку и выкинувший по дороге окровавленную одежду, здоровой рукой придержал своего подчиненного.
– Остынь, – веско сказал он.
Кьюсак повиновался.
– Послушайте, падре… – сказал капитан, – мне плевать, кто вы есть на самом деле, чем вы занимаетесь и какие у вас дела с моей страной. Но послушайте добрый совет. Если вам доведется в будущем столкнуться с кем-то из нас – в ваших интересах перейти на другую сторону улицы первым. Вы не нравитесь моим людям, и вы не нравитесь мне. А тех, кто нам не нравится, мы обычно убиваем…
С этими словами капитан Питер Прайс резким толчком захлопнул боковую дверь фургона и сел в свою машину. У него было чувство, что ничем хорошим это не закончится…
Оставшись в одиночестве в закрытом фургоне, аббат какое-то время сидел на коробке и размышлял. Размышлял о соотношении добра и зла в делах человеческих, как его учили. Зло ли, если сделано к вящей славе Божией?
Нет, не зло…
– К вящей славе Божьей… – пробормотал аббат затверженную формулировку, оправдывающую любое совершенное им зло.
И потянулся к ящику для инструментов, где в футляре лежал заранее приготовленный небольшой хирургический скальпель…
03 июля 2014 года
Рим, мост Сантанджело
Конечно же, Крис не уехала ни в какую Англию. Вместо этого она поездом с вокзала в Палермо приехала в Рим. По пути купила себе новый коммуникатор, вышла на свой сервер. Скачала информацию и прослушала ее. И бросилась на холм, полный бурских снайперов, уже заряжающих свои новейшие «Маузеры» и ловящих в прицел маленький, меньше человеческого ногтя, силуэт человека, гарцующего вдалеке на белом генеральском скакуне.
Около офиса рядом с мостом Сантанджело стояли машины – грузили мебель. Крис сказали, что это здание продано, а барон Карло Полетти собирается уезжать из страны.
Она метнулась по его римскому адресу – и застала его там. В узком переулке, где еще стоял едва уловимый запашок гари сгоревшей человеческой плоти, стояли машины, стоял грузовик. Вооруженные люди перекрыли дорогу с обеих сторон. Было дико видеть это в Риме, почти в самом его туристическом центре – как будто бы шла война.
Ее перехватили, прижали к машине и грубо обыскали, сначала руками, затем с помощью прибора, определяющего наличие взрывчатки и оружейной смазки. Все это происходило в самом центре столицы
