она ему. — Потерпи со своей болью!»

Смотреть на Вику было страшно, казалось, она сейчас упадет замертво, или ей откажет рассудок, и еще Вика вдруг стала совсем маленькой, будто перед Анастасией Михайловной стояла не тридцатипятилетняя женщина, а семилетняя девочка.

И эта девочка была растеряна, напугана, и некому было ее утешить, избавить от боли, кроме матери.

— Правда, — ласково прошептала Анастасия Михайловна. — Все будет хорошо, девочка. Все будет хорошо.

Телефонный звонок застал Ларикова за приятным времяпрепровождением.

Проще говоря, Андрей Петрович как раз намеревался испить кофейку.

Появление долгожданного клиента подействовало на него как бальзам. Настроение заметно улучшилось, и Андрей Петрович даже запел что-то.

Он поднял трубку и сообщил, что агентство «ЛМ» к услугам абонента.

— Простите, — услышал он немного опешивший голос. — Я говорила с девушкой…

— С моей помощницей, наверное, — предположил он.

— А вы не могли бы позвать ее к телефону?

— Нет, она уже уехала. Если это звонили вы пятнадцать минут назад, то минут через пять она будет у вас!

Женщина на другом конце провода замолчала.

— А остановить ее вы не можете? — с надеждой спросила она.

— Никак не смогу, — вздохнул он. — А вы передумали?

— Кажется, я уже не могу передумать.

— Ну, отчего же… Скажете Александре, что отказываетесь от помощи, вот и все.

Он старался говорить спокойно, но в голосе слышались нотки раздражения.

В самом деле — если у тебя есть деньги, то можно вот так издеваться над людьми?

Сначала звонить, назначать какие-то таинственные свидания, а потом…

— Только наперед я хотел бы попросить вас больше не устраивать подобные розыгрыши, — не выдержал он. — В то время, как вы развлекаете себя подобным образом, кто-то реально нуждается в нашей помощи. А сотрудник мотается по вашей прихоти неизвестно где!

— Простите, пожалуйста!

Кажется, женщина была действительно очень расстроена. Но и Сашку ему было жалко.

Настроение его резко упало.

— Ничего, — буркнул он.

Женщина положила трубку.

Он чертыхнулся и бросил трубку на рычаг.

Вернувшись на кухню, уставился на кофе, который, не вынеся долгого ожидания, выполз на плиту из джезвы, обезобразив белую поверхность плиты темно-коричневыми пятнами.

— Наша жизнь, ма шери, не всегда напоминает праздничек, — философски заметил Лариков, снимая наполовину опустевшую джезву и стирая тряпкой пятна. — Иногда выдаются дни, которые можно смело обозначить как траурные!

Ох, какое же несчастье случилось со мной по дороге!

Только я вылезла из автобуса, как какой-то сивый «мерин» промчался по луже так, что я была вынуждена принять грязевую ванну!

— Вот пакостник! — пробормотала я, тщательно осмотрев свою куртку, но ничего особенного не обнаружив.

Грязь была какого-то мистического свойства. Совершенно непонятным образом она оставалась незаметной, пока я не вошла в подъезд. Но стоило мне там опустить глаза, как я застыла в ужасе.

Вся моя куртка была теперь похожа на шкуру далматина наоборот. То есть, будучи черной, она украсилась мерзкими белыми пятнами!

— Похоже, эта лужа была с добавлением мела, — проворчала я, пытаясь оттереть это безобразие, — и теперь я до смерти перепугаю несчастную старушенцию, которая была настолько милой, что согласилась побыть нашим клиентом! И что по этому поводу скажет мое начальство?

Впрочем, по здравом размышлении я решила, что «начальству» лучше бы помолчать в тряпочку, поскольку оно рискует получить в ответ намек на то, что все приличные детективы имеют машины. И не я виновата, что никак не могу себе на эту самую машину заработать!

Когда мне удалось размазать белые пятна по куртке, придав ей более-менее приличный серый цвет, я нажала на кнопку звонка.

На лице моем засияла приветливая улыбка, которую я напяливала регулярно в надежде понравиться возможному клиенту. Иногда это, кстати, вполне удавалось, хотя Пенс однажды сказал, что эта улыбка отчего-то напоминает ему гримасу отвращения.

Из глубины квартиры приближались шаги, и я надеялась, что наша встреча будет счастливой для обеих сторон.

Дверь открылась.

На пороге стояла высокая худощавая пожилая женщина и смотрела на меня беспомощными и безнадежными глазами.

Под действием этого взгляда моя улыбка показалась мне идиотской, и я поспешила вернуть лицу нормальный вид.

— Здравствуйте, — сказала я. — Вы мне звонили. Я Александра Данич.

Женщина кивнула, но осталась стоять на прежнем месте как истукан. Словно не доверяла мне или, что намного хуже, замыслила недоброе.

— Вы мне звонили, — повторила я, пытаясь протиснуться в коридор.

Она будто очнулась.

— Ах, да. Простите, ради бога. Проходите… Видимо, это судьба. И я уже ничего не могу изменить…

Сказав такую вот странную вещь, она отодвинулась, с опаской посмотрев через плечо, и впустила меня в комнату.

Если до этого у меня были нехорошие мысли, что меня попросту разыгрывают, то, оказавшись в этой комнате, я поняла, что это не так.

В комнате находилась еще одна женщина, молодая и очень милая, с тонкими чертами лица. И не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: с этими женщинами случилась беда.

Этой бедой пропахла вся комната. И обе они почему-то смотрели на меня со страхом, как будто от меня исходила опасность.

Алиса почувствовала в углу движение.

Пытаясь хоть что-то разглядеть, она прищурилась, но в помещении, где она находилась, было так темно, что ничего не было видно.

Теперь снова было тихо, и девочка постаралась успокоить себя.

— Тебе показалось, — сказала она себе, пытаясь придать голосу уверенность, но он почему-то дрожал.

Она попробовала подняться и опять ощутила в ноге резкую боль.

Ах, да… Наручники. Она же прикована. Она снова села и сложила руки на коленях, как примерная ученица.

Почти успокоившись, Алиса начала вспоминать «Мэри Поппинс», чтобы не думать о том мрачном мире, который ее сейчас окружал.

Так было проще все пережить. Еще Алиса запретила себе думать о маме и бабушке, потому что стоило ей подумать о них, как желание оказаться дома, рядом с ними, становилось нестерпимым. И тогда слезы подступали так близко, что хотелось разреветься. А этого допускать было нельзя.