если кто и был, а ведь наверняка были, все ушли в известное только им тайное место в белорусских лесах, чтобы пережить тяготы войны. Впрочем, основное население гетто составляли женщины, старики и дети,

Под вечер, выполняя приказ командования, на центральную площадь Залогин вывел всех пойманных гестаповцев, полицаев, работников сельхозкомендатуры и городской управы, включая самого бургомистра — бывшего преподавателя физкультуры педтехникума Недельки и начальника полиции Сорокина. При скоплении местных жителей зачитали приговор полевого трибунала, который буквально за полчаса до начала действа успел организовать вездесущий Фролов. Всех изменников приговорили к повешенью, а оккупантов — к расстрелу. Приговор тут же привели в исполнение. Местные жители, здраво рассудив, чем может закончиться для них эта казнь, после ухода партизан, сочли за лучшее в ближайшее время уйти в леса или записаться к партизанам. Особо ушлые, прознавшие через друзей и знакомых, что у Залогина есть выход в некую потустороннюю реальность, где молочные реки и кисельные берега, пытались пробиться к командиру «на пару слов», «с важным сообщением», «мне нужно — у меня была договоренность», «я от Завьялова Василия Николаевича». А Семен отправлял их к Шибалину, который в первую очередь интересовался специальностью просящего. Врачи, учителя, инженеры, автомеханики, мастера высокой квалификации, шофера и трактористы — шли вне очереди. Им Шибалин давал два часа на сборы и указывал куда подойти с семьей и вещами и чтоб все было в строгой тайне — иначе в последний момент завернут. Остальных передавал Сарнову и Серпилину — понравится человек — пусть берут, не понравится, скажут — нет никакого портала, обманули тебя твои приятели.

К полуночи в дорогу выступил основной состав Армии. Часть пути они должны были проехать на автомобилях по дороге — догнать авангард, а дальше обычным ходом через белорусские леса, на восток.

Арьергард должен был собрать посты и дозоры с окрестных деревень и сняться ближе к утру. Большую часть пути арьергард планировал пройти автоколонной. Таким образов Армия Залогина намеревалась за ночь оторваться от возможных преследователей километров на 100–120, а потом не на долго раствориться в лесах, чтобы вынырнуть в другом месте и опять творить возмездие над изменниками и оккупантами.

На силурийской базе праздновали победу. Колония опять удвоилась. В первую очередь — пополнение из полутора тысяч красноармейцев и командиров, правда, почти все — больные, истощенные и раненые, взятые как из самого лагеря, так и эвакуированные после боев арьергарда и в самом городе. В том числе полста немецких авиатехников. Это не считая гражданских из Офлага и Лепеля. Почему не считая? Да потому что их тут же прибрал Афанасьев. У него в Торжке разворачивался такой фронт высокотехнологичных работ, что грамотные шли на вес золота. Опять же обустроиться гражданским с детьми и семьями в Торжке проще, чем в силурийской пустыне. Хотя, подавляющая часть раненых тоже по излечении переберется в Торжок. Тут в Силуре то и делать особо нечего. Разве — использовать как хранилище особо ценных и взрывоопасных предметов. Да пленных держать, чтоб не разбежались. Как база — да, но жить удобнее в мире людей.

А Василий Завьялов — бывший старшина, а ныне главный силурийский кладовщик, не мог не нарадоваться: три эшелона с военной техникой, амуницией, боеприпасом и сопутствующим снаряжением! Причем не немецкого, а советского. Двадцать пять разобранных Юнкерсов — отдельно корпус, отдельно крылья, зато все с исправными моторами. Столько же новых в заводской упаковке авиадвигателей и прочих комплектующих для ремонта. Дизельные электрогенераторы, полный комплект инструмента и оборудования для авиамастерских и ангаров. Трофейные авто, мотоциклы, бронетранспортеры даже считать не стал. Окинул взором пополнение автопарка и написал в своей тетрадочке на все скопом цифру «сто»! Это без учета пары магистральных и маневрового паровозов, которые тут же прихватил бывший пенсионер, а ныне начальник силурийских железных дорог Роман Владимирович Плетнев.

Вокруг табуна из пятисот лошадей, да не крестьянских кляч, а здоровых немецких и советских строевых, приученных тащить артиллерию, Завьялов ходил несколько часов. А на вдвое большее стадо коров, да столько же свиней и всякого мелкого рогатого скота внимания почти и не обратил. Все равно отдавать: как пришли, так и ушли. Они и пробыли то всего ничего — полдня, а сожрали всю траву, что четыре месяца росла и чуть до огорода не добрались. Вот тогда досталось бы ему от Марии Михайловны. Не, коров с козами не жалко, пусть Афанасьев забирает. Но лошади! Строевые! Однако все равно отдавать надо. Пусть у Афанасьева голова с кормами болит. Легок на помине, уже примчался. Не иначе Димка его притащил. Ведь это он траву то сажал. Но лошади! Не, пару-тройку все же нужно оставить. Фураж тоже прихватили, не так чтоб много, но месяц-два пятерке лошадей хватит. А там овса прикупим в будущем. Или у тех же немцев сопрем… — размышлял Завьялов, пытаясь задавить собственную жабу.

С поголовьем коров и табуном лошадей, скопившихся в Лепеле, помогло наличие тупиковой железки — немцы согнали сюда колхозные стада, а эвакуировать пока некуда — путь на Оршу перекрыт, вот и отстаивались в ожидании лучших времен. Разумеется, кое-что немцы подъели и раздали своим приспешникам, но гарнизон в городе небольшой, а местность вокруг сельская. Много коровок со свиньями набралось. А чтобы скотинка дожила до нужного момента и не особо потеряла в весе, был реквизирован заготовленный колхозниками фураж. Залогинцы все скопом и умыкнули. Тащить то недалеко.

Вернуть скотину в Советский Союз по любому нельзя — помрут на возврате в 41 год, да и не настаивали особо в СССР, понимая, что силурянам тоже кушать надо. Плохо только, что тут их кормить нечем — нормальной травы нет. А к Афанасьеву — можно. Зато подполковник то как обрадовался. Это ж не древнерусские мелкие задохлики и коняшки, чуть выше пони. Это нормальные лошади и удойное мясо- молочное стадо. С одной козы можно за день получить столько молока, сколько местная корова дает, а советская буренка для Торжка и вовсе запредельные цифры наливает. Обрадовался и сразу загорелся строительством коровника, конезавода — это стадо на развод. К ним нужно добавить свинарник, кормовую ферму, маслобойку, сыроварню, цех по производству тушенки. А что? Тушенка же на ура идет — что для мореплавателей, что для дружин в походах. Во сто крат лучше применяемой тут солонины. Тару для консервов можно и на стекольном заводе изготовить, люди есть и свободного места полно. Не беда, что пока лесом занято, леса уже лесопилка начала перерабатывать. В перспективе целлюлозно-бумажную фабрику стоит открыть. Тогда даже кусты и ветки в переработку пойдут и бумага в цене. А прямо сейчас начать скупать сено, полбу. У Димона с Сашкой заказать овес, силос, сенаж, комбикорма и чем там еще буренок кормят? Сельчан в 13 век перевели много: есть и агрономы, и зоотехники.

И никаких единоличников, сразу большие фермы разворачивать, ибо на них производительность в разы выше. Тот же «колхоз», единственное — само слово нужно бы убрать. В глазах советских крестьян дискредитировало оно себя. Ну и внешне чтоб как-то по другому выглядело. С Сашей и Дмитрием нужно посоветоваться. Но это позже, ближе к весне.

1 сентября в Торжке праздновали начало нового 6746 года. К этой дате приурочили сразу два знаменательных события: стекольный завод вышел на полную мощность и открылась первая средняя школа.

У стекольщиков при первых пробных пусках дело никак не ладилось: был слишком высок процент брака — либо стенки стаканов с одного края чрезмерно тонки, с другого наоборот, либо форма кривовата, либо размеры бутылок не соответствовали. Главный стекольщик, выдернутый Фроловым из 93 года, якобы из Гусь-Хрустального, утверждал, что отладка займет не более двух недель, в крайнем случае — месяц, хотя Афанасьев сомневался в его словах. Но после прихода в конце августа инженеров с дореволюционным образованием, освобожденных в Офлаге, дело реально стронулось с места: брак уменьшился, ассортимент