дальнейшем, по мере входа в строй новых кораблей, нам уже будет легче разрешать наши кадровые трудности.

       -- Четыре? -- удивился Иван. -- Разом? Не многовато?

       -- Признаю, их ещё можно было бы починить. -- не стал запираться друнгарий. -- Но это была бы пустая трата ресурсов и денег. Лучше дождаться достройки новых 'Фракийцев'.

       -- Кроме того. -- вмешался я. -- Мы не исчерпали кадровые резервы Эллады и легко можем добрать нужное количество младших офицеров-техников, да ещё и высокоморальным способом.

       -- Вот как? -- неподдельно удивился эфор. -- Это очень странная формулировка, вы нас заинтриговали.

       Ещё бы не заинтриговать -- такая идея мне только с такого вот дикого бодуна и могла прийти в голову.

       -- Если не ошибаюсь, в самый разгар противостояния с Каракорумом синклитик Чериванова выступала с предложением ввести в состав экипажей и воинских частей корабельных и полковых священников.

       -- Вы же тогда эту идею и раскритиковали, стратиг. -- обижено ответила Надя. -- Упирали на светский характер нашего государства, на недопустимость клерикализации как общества, так и вооруженных сил, возрождением мракобесия и какой-то там Милоной Питерской пугали...

       -- Пугал. -- согласился я. -- И дальше буду пугать, если у корабельного священника будет из должностных обязанностей только забота о душах их паствы. Но ведь, как правило, священнослужители -- это люди неплохо образованные, прошедшие не самый простой жизненный путь до поступления в семинарию, так что найти им местечко в штатном расписании боевого корабля труда не составит. А когда не на вахте, тогда может и проповедовать, и службы проводить: если офицером он окажется стоящим, его слушать станут, а если нет... Вероятно стоит такого корабельного капеллана менять. Вот у синклитика Черикаевой, насколько я знаю, хороший отношения с Патриархом Бизантийским и всея Эллады. Как вы думаете, Елена, пойдёт Константин Седьмой нам навстречу, выделит грамотные кадры?

       -- Пойдёт. -- она покачала головой. -- Но, убеждена, изумлён он будет, когда узнает кто высказал предложение, так, как не был ещё ни разу в жизни.

    ***

       -- Ну, что у нас с 'Спартриотами'? -- поинтересовался Кислов, после окончания заседания.

       -- Да ничего особенного. -- пожал плечами я. -- Есть такая контора, 'Приватэ милитариум', у меня в ней доля порядка шестнадцати процентов...

       -- Рад за тебя. -- усмехнулся друнгарий.

       А чё б за меня не порадоваться-то, действительно? Дополнительные восемь процентов в этой конторе достались мне от супруги заарестованного главинженера ЦГС за такие копейки, право же... Ну и за акт помилования для её непутёвого мужа, разумеется. Возможно, это и не совсем этично, -- да нет, шоб я сдох, мне отлично известно, что это совсем не этично -- наживаться на чужой беде, но ведь и вербоваться в каракорумскую разведку я её благоверного тоже не заставлял! Пускай скажет 'спасибо', что супружнику оформили перевербовку, дали агентурное имя, да и сплавили от Центра Галактической Связи подальше, вместо того, чтобы осудить и расстрелять.

       Цинично и не соответствует званию Синклитика Высокой Культуры И Быта Управления Державой? Да, такая вот я сволочь. На нимб и белоснежные крылья не претендую -- не мой фасончик.

       -- ...таки она купила твой металлолом на разделку. -- сообщил я друнгарию. -- Как акционеру, мне стало известно, что 'Приватэ милитариум' заключила договор подряда с такой же частной фирмой 'Зброя і броня', зарегистрированной на Тарквинии. Та, в свою очередь, должна поставить металл на верфи 'Гармати та двигуни', контрольный пакет акций которой приобретен Арсеналом Флота Этрурии. Транспортировка корпусов будет производиться силами всё той же подрядной организации. Я доступно излагаю?

       -- Да, вполне. -- он кивнул. -- Хотя эти их варварские названия... Вот уж воистину, etruscum non legitur.

       -- Hohluzium non legitur! -- хохотнул я, и тут же ухватился за голову. -- Уй-йооо...

       Последствия вчерашнего попоища давали о себе знать.

       -- Ты как, братуха? -- озабоченно спросил Женя.

       -- Душа просит покоя, сердце просит любви, тело просит разврата. Никому ничего не даю, все трое сидят злые. -- пробормотал я.

       -- Тебе, может, стоит опохмелиться?

       -- Не. Работать надо. И вообще, от всех болезней есть аж целых два лекарства. 'Пройдёт', и 'Заживёт'.

       -- Ну, Андрюх, ты как хочешь, конечно, а я поправлю здоровье, пожалуй.

       А мне, понимаешь, трудиться... Сцук! Справедливости в жизни нет!

    ***

       'Удивительные вести из Синклита! Стратиг флота Киндяшков выразил намерение ввести во флоте должности корабельных капелланов!'

       Ну ещё бы они не удивительные, учитывая наши, мягко говоря, недружественные взаимоотношения с Патриархом Константином. Он уже через месяц после начала шоу порывался предать меня анафеме, но, поскольку я не являюсь ни ересиархом, ни лжеучителем, ни раскольником, ни даже повстанцем или узурпатором, пришлось бедолаге обойтись отлучением меня от церкви. Только к тому моменту шибко верующие с Роксаны уже разбежались, и мне на заскоки Патриарха было пофтгу-у-у-у...

       Нет, человек я, вообще-то, верующий, -- вот без бздо, чес слово, -- но не воцерквлённый, да к тому же убеждённый антиклерикал. Наверное, слишком хорошо историю знаю, представляю себе, что бывает со странами, где первую скрипку начинают играть священники. Чистых, светлых людей, которые желают нести своей пастве проповедь, строить духовное, моральное общество любящих друг-друга сограждан -- просто так любящих, со всем их недостатками, от чистого сердца, а не по велению свыше и не под страхом вечных мук, -- моментально оттирают на вторые, третьи, а затем, очень быстро, и десятые- двадцатые роли всевозможные борцуны за 'посконный лад' да 'вечные ценности', ханжи, фарисеи, люди злобные и недалёкие. Стоны и скрежет зубовный, крики об упадке, нравственной распущенности, преследование инаковости, свободо-, здраво-, а потом и просто мыслия, игра на низменных чувствах охлоса, поиск врагов действительных или мнимых и их полное, беспощадное уничтожение, террор, постоянный страх показаться недостаточно твёрдым в вере, упадок научной и культурной мысли, полное неприятие чьей-то, не их, точки зрения -- вот методы, вот средства их, людей, которые не живут сами, и не желают дать жить другим. И чем темнее небеса от дымов аутодафе, чем чернее страх простых людей -- тем больше их власть, и тем больше власти им хочется. А для этого нужны новые враги, новые гекатомбы жертв, нужны поступки, да такие, от которых черти в аду креститься начинаются. Полный запрет мирских радостей, полное подавление воли паствы -- вот их метод, и вот их цель.

       А начинается-то всё, как правило, вполне невинно, с заботы о моральном и физическом здоровье нации. С кампаний по порицанию чрезмерно коротких юбок, ибо возжигает похоть, с запретов на информацию, на знания, которые могут как-то шокировать детей и подростков, -- словно когда они станут юношами и девушками доселе прекрасный мир не шокирует их куда больше и сильнее своей грязью и чернотой, открывшейся сразу и во всей своей неприглядности, -- с мнимой заботе о непьющих и некурящих, с ограничений, запретов, указаний того, что морально, а что нет, и требования от всех подчиняться замшелым догматам, будь ты хоть инородец, хоть сто раз атеист, с ограничений свобод, а проще говоря -- с вытравливания у людей из черепушек мозгов, поиске врагов общества и приписывании им всего, что только можно и нельзя, дабы запугать обывателя, сделать из него своего союзника, а потом -- раба.

       Умирают такие государства, гибнут, под ударами эволюционировавших соседей, обошедших догматиков в своём политическом и экономическом развитии, если вовремя не окорачивает бедославных борцунов власть, но наоборот, срастается с этими пустосвятами.

       Всё начинается с того, что религия, вера, вещи глубоко интимные, начинают становиться обязаловкой, с того что Церковь, вместо тихой заботы о душах прихожан и, куда уж без этого, и своей мошне, начинает нравоучительно вещать. Как только начинают поднимать голову клерикалы, как только проявляются их попытки что-то кому-то навязывать -- надо бить. Бить жестоко и беспощадно. Иначе --