звучание. Я помню, что мы с коллегами рассуждали, не потому ли американцы так индифферентно отреагировали на арест Ходорковского, что их совершенно не радовали альтернативные пути доставки нефти в Китай, поскольку это снижает их возможности влияния в регионе. Поставки по морю они могут контролировать, а вот русскую трубу вряд ли. Позднее руководитель Института проблем глобализации Михаил Делягин высказал предположение, что именно этот проект Ходорковского стал причиной его опалы. Делягин утверждает, что американцы активно выступали против поставок российской нефти в Поднебесную, пытались использовать различные рычаги для сдерживания роста Китая. И Москва, как он считает, учла тогда геополитические интересы Вашингтона. Эта версия вполне имеет право на существование, особенно если вспомнить, что после террористической атаки на США 9/11 Россия была одной из первых стран, поддержавших США. Какой-то период казалось, что отношения между двумя странами ну просто беспрецедентно безоблачные. До ввода американских войск в Ирак в марте 2003 года. Кстати, Ходорковский говорил о выгодах от начала Иракской операции, что не совпадало с официальной позицией России, не поддержавшей эту войну.
МБХ: Относительно иракских событий, посмотрите внимательно, что я сказал: «Буш сделал нам подарок. Глупо быть против того, кто дает нам заработать». Сугубо бизнес-взгляд на проблему, связанный с нежеланием разрыва отношений России с США. К слову. Сказал, что думал и что является сегодня очевидным фактом.
Создавалось впечатление, что Ходорковский — это уже нечто большее, чем просто глава большой нефтяной компании. В действительности же неминуемая экспансия крупной и успешной частной компании естественным образом делала ее значимым и политическим, и геополитическим игроком. Так было, есть и будет во всем мире, пока основными остаются естественные, природные, энергоносители. Как известно, вся мировая политика отражается в капле нефти.
Я также слышала, что японцы настаивали на строительстве трубы к Японскому морю и были против трубы на Китай. Так или иначе активность Ходорковского в Восточной Сибири не осталась незамеченной. «Тут-то и начались первые столкновения с конкурентами, имевшими серьезных покровителей в высших эшелонах власти. В 2001 году ЮКОС перешел дорогу „Роснефти“, вступив в борьбу за Ванкор, к которому присматривалась государственная компания… В том же году ЮКОС схлестнулся с „Сургутнефтегазом“, уведя у него из-под носа выставленное на аукцион Талаканское месторождение. Подчиненные Ходорковского перебили заявки конкурентов, предложив бонус в $501 млн… и гарантировали $870 млн инвестиций в проект.
Казалось, триумфальное шествие ЮКОСа уже ничто не остановит. Поэтому, когда „Роснефть“, „Сургутнефтегаз“ и Газпром создали консорциум для освоения Восточной Сибири, это воспринималось как жест отчаяния. Активную роль в объединении „против ЮКОСа“ сыграл замглавы президентской администрации Игорь Сечин, но тогда мало кто принимал это в расчет»[93] .
На той знаменитой встрече Путина с ведущими российскими бизнесменами в феврале 2003 года Ходорковский говорил не только о коррупции — с примерами, вызвавшими резкую ответную отповедь со стороны Владимира Путина, но и о китайском проекте. Как рассказывал мне Виктор Геращенко, в конце встречи каждый из бизнесменов мог высказаться в течение пяти минут. И Ходорковский сказал, что его компания хотела бы получить одобрение на строительство трубопровода в Западный Китай, но никак не может пробиться через чиновников. Путин ответил, что сначала мы будем строить трубу на Дальний Восток (за $10 млрд), а потом уже поговорим о Китае. Ходорковский пытался возразить, что одно другому не мешает, поскольку мы собираемся сами финансировать наш проект, сами строить и государственные деньги нам не нужны. Путин снова сказал: «Нет». Дальше, как знает Геращенко, очевидно, по каким-то рассказам очевидцев, поскольку сам он не присутствовал на той встрече, Ходорковский якобы в раздражении бросил Путину упрек, что он не только в экономике не очень разбирается, но и не знает, как строить отношения с такой важной страной, как Китай.
МБХ: Если говорить о «китайской» трубе, то она досталась мне «в наследство» вместе с ВНК. Я вообще не «генератор», но то, что умею, — ухватить перспективное направление и развить. Я — «внедренец». Мы много обсуждали проблему. Мне очень помогли томичи и новосибирцы, включая директора Института нефти и газа Канторовича, наши корпоративные специалисты, коллеги из «Транснефти», из РЖД.
Вообще, неправильно говорить, что возник какой-то конфликт из-за желания построить именно «частную» трубу. Была чисто техническая дискуссия, в которой, как показало время, я оказался прав. Не будучи специалистом, мне удалось более правильно оценить предложения. Суть технической дискуссии сводилась к двум простым альтернативам.
Идти по северу или по югу от Байкала. Месторождения лежали на севере, но никто не знал, сколько там нефти, и плюс там «высокая сейсмика».
Я был убежден, что на севере Иркутской области, в Якутии нефти до 1 млрд тонн извлекаемых запасов и осваивать их нужно поэтапно, так как экономически неоправданно создавать сразу гигантскую инфраструктуру под такие небольшие запасы. Тем более что комплексное освоение этих территорий — перспектива 20–30 лет.
Надо понимать, что срок жизни трубы как раз 30 лет. Я был убежден, что труба в столь сейсмически активном и неосвоенном районе обойдется гораздо дороже, чем те $1,5 млрд, которые стоила бы «южная» труба (российская часть), и даже дороже тех $3,5 млрд, о которых говорила «Транснефть» (результат — $13 млрд), и полагал, что будет проще и выгоднее подключать северные месторождения к «южной» трубе «лапшой» (то есть трубами небольшого диаметра) по мере освоения запасов.
Я полагал, что поскольку запасы Восточной Сибири (без учета приморских месторождений, которые легче «зацепить» с востока) невелики, то нет смысла тянуть трубу до Находки. Ведь поставки на Восток из Западной Сибири слишком затратны.
Мне казалось разумным «районировать» сбыт: приморские месторождения — в восточные порты, восточносибирские — в Китай, западносибирские — в Европу и США (в том числе через Мурманск). При этом если бы запасы Восточной Сибири оказались бы существенно больше 1 млрд тонн (7 млрд баррелей извлекаемых), то можно было бы либо продлить трубу из Сковородино по нашей территории, либо по китайской в их глубоководные и менее «штормовые» порты.
С китайцами мы это согласовали. «Транснефть», конечно, хотела более капиталоемкий проект, но обосновать его целесообразность экономически не могла. Тогда в ход пошли идеологические штампы о «независимости от одного покупателя» и о «частной» трубе.
Очередная чушь. Даже обсуждать всерьез смешно, но мы разработали «чрезвычайную схему» работы на случай «коммерческого шантажа китайской стороны». Тем более она совсем не сложная.
А в отношении «частной» трубы прямо заявили: стройте сами, но по нормальному маршруту. Нам даже лучше — не надо тратить свои деньги. Но не втягивайте нас в авантюру с «северным маршрутом до Находки», мы такую трубу просто не сможем окупить!
Результаты: $13 млрд до Сковородино, еще $10 млрд — до Находки (вместо $1,5 млрд до Дацина). Качаем в Китай, запасы Восточной Сибири пока меньше 300 млн тонн. Тащим нефть из Западной Сибири. Тариф — убойный, компенсируем за счет бюджета путем отмены части «нефтяных» налогов. Все довольны.
Что же касается разговоров с Путиным на эту тему, то можете поверить: я более чем дипломатичен и вежлив даже по отношению к оппонентам, а уж по отношению к президенту страны…
Самое грубое, что я ему сказал на тему трубы, когда он мне сообщил об обещании «Транснефти» проложить маршрут до Находки за $3,5 млрд: «Вас обманывают». А про китайскую политику и разговоров не было, тем более наш посол в Китае (по-моему, Рогачев) — весьма авторитетный человек в МИДе и весьма разбирающийся в китайской проблематике консультировал и нас, и, думаю, Путина одновременно.
Так что если и был чей-то «интерес», то он лежал исключительно в сфере «освоения бюджетных капиталовложений», а не высокой политики.
Нас же интересовали только сроки и тариф. Монополия «Транснефти» на экспорт — это не
