сейчас в России. Он улыбнулся: «Вот так, — он щелкнул пальцами, — и нет Ходорковского, это еще возможно, но вот так, — он снова щелкнул, — и нету ЮКОСа — уже нет». Через два года после нашего разговора ЮКОСа не стало.
Раскрутка Михаила Ходорковского и его компании за рубежом была очень мощной. И тогда, и сейчас мне казалось, что ему как раз не хватало PR внутри страны. Это подтвердили и замеры общественного мнения на момент его ареста — рейтинг узнаваемости был в рамках статистической погрешности — от 1 до 3 %. Его имя было известно в профессиональной среде, в экспертном сообществе, о его гуманитарных проектах, несмотря на их обширную географию, знали те, кто в них участвовал. Никакой всероссийской известности не было, во что сегодня трудно поверить. Он стал гораздо более знаменитым как «главный заключенный страны», нежели как бизнесмен и владелец крупнейшей нефтяной компании. Мне тогда казалось, что с учетом всех возможных рисков внутри страны он, возможно, решил обезопасить себя «снаружи», получить признание на Западе. А может быть, это была просто более легко выполнимая задача, чем выстраивание позитивного образа в собственной стране, где к бизнесменам априори относятся как к ворам и бандитам.
МБХ: Чем отличается «заграничная благотворительность» от более циничного российского подхода? Степенью взаимозависимости и взаимоуважения.
Если я беру ваши деньги в свой карман, тем самым я обязываюсь покрывать те «делишки», которые привели к зарабатыванию этих денег. Ведь я их взял. Если же я анонсирую детский дом и вы решили в этом поучаствовать, то я вам благодарен, и если вы, в свою очередь, попросите меня потратить свое время, чтобы посмотреть ваши бумаги, то я их посмотрю, выскажу свое мнение и при этом не буду брать на себя обязательство что-то «покрывать».
Все всё понимают, но именно точное понимание степени взаимозависимости позволяет другим людям, уже не тратя свое время, сказать: да, я готов иметь с ним дело, так как уважаемый человек сказал «можно». Причина же, почему «уважаемый человек» потратил время на изучение ситуации, — понятная и общественно полезная.
А есть и гораздо менее «прагматичные» шаги. Например, я помог Библиотеке конгресса США, поскольку они делали раздел в Интернете по России, а я занимался «Федерацией интернет-образования» и хотел получить «контент» для наших школьных учителей.
Плюс г-н Биллингтон — уникальная, фантастическая личность. Знает Россию лучше многих российских ученых-историков (Джеймс Хедли Биллингтон — американский историк, 13-й директор Библиотеки конгресса США. Иностранный член РАН. —
Или Киссинджер — он политический игрок мирового уровня. Он хотел вернуться в российские дела (и вернулся), а я хотел понимать, как делаются дела «там». Он мне помог. Что-то рассказал, с кем-то познакомил. И тому подобное.
В результате огромной работы мы (ЮКОС) за три года заставили влиятельных «западников» убедиться, что действительно изменились. Главное было убедить их захотеть обратить внимание на нас и наши изменения.
Конечно, рассчитывать на 100-процентный успех было бы смешно, но, согласитесь, кое-чего мы добились, так что события конца 2003 года легли на совсем иную почву, чем это могло было быть в 1996-м или даже в 1999 году.
А «крыша» — детский лепет. Мы все видели ситуацию с Гусинским.
В самом конце 2002 года Ходорковский пришел к премьер-министру Касьянову с предложением, от которого, казалось бы, трудно отказаться. Он предложил доплатить за приватизацию, закрыть этот вопрос раз и навсегда и ввести единовременный «компенсационный» налог на бенефициаров приватизации в стране по примеру модели Тони Блэра в Великобритании после 1997 года.
Михаил Касьянов
Он также предложил: «Только не говорите нам, кому сколько денег нужно будет внести», то есть не оценивайте за нас степень несправедливости в том или ином случае. Он сказал, что они сами между собой знают, сколько каждый должен вернуть государству. То есть он предлагал принцип решения проблемы, а конкретно по деньгам они соберутся и решат сами. Мы вместе прикинули, сколько примерно это может быть. Получалось $20–25 млрд с учетом роста капитализации компаний за годы, прошедшие после залоговых аукционов. Я сказал, что я согласен и поддерживаю эту идею. Речь не шла о какой-то форме налога, предполагалось единовременное внесение средств в отдельный фонд, который будет расходоваться на государственные цели, не в рамках бюджета, а в результате отдельных решений. Ходорковский сказал, что бизнесмены хотели бы войти в наблюдательный совет, участвовать в обсуждениях и быть причастными к решениям относительно трат из этого фонда.
Мы поговорили. Я взял его бумагу. Там все было просто и конкретно — будет создан фонд, в который участниками приватизации будут внесены средства, и эти деньги будут тратиться на государственные цели.
Через пару дней я пошел с этой бумагой к Путину. Это же история не чисто финансово- экономическая, но и политическая. Я сказал Путину, что считаю идею правильной, что она хороша для повышения стабильности в стране, для привлечения иностранного капитала, для роста инвестиций и доверия к нам. Сказал, что пора закрыть эту тему и это хороший способ, будут внесены хорошие деньги и это будет помощь тем реформам, которые начали проводить.
Путин послушал, взглянул на эту бумагу и сказал: «Ну ладно, я изучу повнимательней». Потом открыл ящик и положил ее в стол. Я где-то через месяц напомнил ему о нашем разговоре. Он ответил что-то типа того, что он еще не посмотрел. Я понял, что он не хочет говорить на эту тему.
Теперь уже, с учетом всего произошедшего потом, мне совершенно понятно, что он видел в этом подвешенном и нерешенном вопросе механизм удержания всех на коротком поводке. Через год началось преследование Ходорковского и ЮКОСа. И осенью 2004 года мне стало абсолютно ясно, что все это звенья одной цепи, что это были не спонтанные действия и ошибки, включая посадку Ходорковского, что в действиях Путина была логика. Она же включала закрытие политического пространства для независимой политики. Я считаю, что его действия были преднамеренными, что он понимал, какие последствия может иметь предложенный Ходорковским закон… С моей точки зрения, позитивные для страны и для бизнес- сообщества, но с его точки зрения — негативные. Считайте, что свою стратегию относительно олигархов он тогда сформулировал: держать их на крючке, чтобы дернуться не могли, чтобы всегда были обязанными и всегда были плохими.
Конечно, он боялся больших денег, боялся, что они могут поддержать другие политические силы, что они могут оказаться неуправляемыми, а неуправляемые люди с большими деньгами — это для него большая опасность.
2002-й стал очень удачным годом для ЮКОСа. Таким же обещал быть и 2003-й, который начался с переговоров о слиянии ЮКОСа и «Сибнефть».
МБХ: 2002–2003 годы стали годами начала разведки и освоения Восточной Сибири (Якутия, Эвенкия), выхода в Казахстан и в акваторию Черного моря, начала проектирования мощностей комплексного освоения нефтегазовых месторождений той самой Восточной Сибири и Арктики. Мы запустили в работу три новых научных центра (два — в Москве и один — в Томске), два центра переподготовки кадров (тоже в Москве и Томске). Да много чего еще.
Горько вспоминать, как сшибли на взлете. Не меня — прекрасную производственную
