Глубоко убежден, что нормальная, устойчивая политическая система должна сочетать временное лидерство той или иной политической силы с достижением консенсуса по максимально широкому кругу общественно значимых вопросов.

Глубоко убежден, что только сильная, влиятельная оппозиция, вне зависимости от ее политической окраски, способна обеспечить необходимую эффективность «обратной связи» власти и общества, а значит, устойчивость и эффективность всей государственной машины.

Несомненно, «первая скрипка» — в руках власти, но без влиятельной оппозиции застой и загнивание неизбежны.

В нашей компании работали люди самых разных взглядов, и, понимая мое отношение, они создавали необходимый «плюрализм» внешних связей.

Что же касается «принципиальности»[44], то есть почему мы, уже как компания, а не как отдельные люди, сотрудничали с представителями разных сил, то это объяснимо: ЮКОС (в отличие от многих) не занимался политикой, ЮКОС лоббировал свои интересы.

Лоббизм — совершенно иная история. Считал и считаю подобные действия более цивилизованными, чем прямая покупка чиновников. Хотя, согласен, закон о лоббизме должен был быть. Мы, к слову, всегда поддерживали идею его принятия.

Кстати, относительно лоббизма, я вообще не помню проталкивания нами законов, которые давали бы преимущество одной компании. СРП[45] — мы были против. Если только Газпром специально под себя пробил какие то законы. Отстаивались интересы именно отрасли в целом.

Надо отделять «политику» от «лоббизма».

«Политика» в данном контексте — это идеология. Идеологию я поддерживал из «своего кармана», поскольку считал и считаю такое участие и жизни своей страны своим правом и обязанностью, как гражданина.

Форма? Прямые финансовые пожертвования партиям (в моем случае — СПС и «Яблоко»), создание клубов, школ, продвигающих соответствующую либеральную идеологию. Участие в финансировании проведения отдельных мероприятий: концертов, конференций.

Лоббизм — это другое. Каждый губернатор, не говоря уже о президенте и его аппарате, требовал поддержи тех или иных своих политических проектов, включая депутатов из «Единой России».

Помимо этого, компания помогала тем депутатам, которые шли из «наших регионов», поскольку они почти неизбежно защищали и наши интересы, как крупнейшего работодателя.

Финансировались их избирательные кампании, их благотворительные проекты.

На моей памяти, речь о «нале» со мной не шла, и вообще, это был не мой уровень. Мы имели дело с серьезными людьми, которые без нас давно решили свои мелкие проблемы.

Еще раз замечу — мы поддерживали идею закона о лоббизме, поскольку считали правильным провести границу между допустимой практикой и коррупцией.

Однако убежден: лоббизм, финансирование политики из многих источников гораздо лучше «госмонополии», когда исполнительная власть подминает под себя законодательную, кормит ее с руки. Такая коррупция наиболее опасна, поскольку приводит к абсолютной бесконтрольности, к системному «распилу» бюджета, к авторитаризму.

Теперь о методах финансирования. И здесь — реальная проблема, поскольку с 1998 года у нас в ЮКОСе финансовые директора — серьезные «западники». Сначала Мишель Сублен, а потом Брюс Мизамор. Причем Сублен вообще работал на Schlumberger, а нам оказывал услуги по договору со Schlumberger. К моменту же назначения Брюса у нас уже был независимый совет директоров (то есть большинство директоров не из компании), и именно совет директоров назначал финансового директора.

Таким образом, для совета директоров все наши финансовые операции были абсолютно «прозрачны».

Подозрения в «скупке парламента» — еще один миф, создаваемый по заказу исполнительной власти, желавшей захватить и захватившей парламент.

Хотя, если здраво подумать, невозможно поверить, чтобы даже такая компания, как ЮКОС, «скупила» парламент.

Самый простой вопрос — зачем? Очевидно, что «купить» конституционное большинство невозможно — на «рынке» слишком много «игроков», главный из которых — администрация президента. Потом — губернаторы, потом — Газпром, далее — другие, включая ЮКОС.

Без «конституционного большинства», по нашему законодательству, невозможно принять решение, с которым не согласен президент. А если президент согласен — зачем «скупать» большинство?

Но есть еще один вопрос — после моего ареста из избирательных списков были удалены только три или четыре человека. Все остальные прошли.

Если бы они были «куплены» мной — кто бы их пустил? Или меня принимают за наивного, который «покупал», но не «держал»?

Нет, власть прекрасно знала — все это чушь и выдумки.

«Подкуп» депутатов незаконен по законодательству большинства стран, и членам совета директоров пришлось бы нести ответственность «у себя дома», если бы наши выплаты шли на цели, не соответствующие западной практике. Мы эту практику подробно изучали. Так что, если речь идет о деньгах компании, то их расходование шло через совет директоров, где иностранцы «проедали всю плешь» мне и нашим юристам, приводя цели платежей в соответствие с принципами американского законодательства о лоббизме, так как «в случае чего» им бы пришлось отвечать именно по американским законам. Да и ЮКОСу тоже (это специфика фондового рынка АДР).

Наши псевдопатриотические прокуроры специально отметили в обвинительном заключении, что «когда даже на теоретическом уровне возник вопрос о возможности нарушения американского законодательства, Ходорковский категорически отказался…». Нашли чем укорить!

А за расходование личных денег я отчитываться не был должен ни перед кем. Тем более что никакой прямой коммерческой выгоды от этого не было. Моя «политическая» позиция всегда заключалась в том, что сильные, независимые оппозиционные партии — это единственная страховка от авторитаризма. И когда был Ельцин, и когда пришел Путин, помимо прагматического взаимодействия я всегда помогал оппозиции.

Ельцин с этим мирился, Путин с 2003 года решил строить режим, для которого независимая, влиятельная оппозиция неприемлема, где все финансирование замыкается лично на него. Такое вот «ручное управление» политической системой. Знаете, а ведь я согласился. Единственное, что не смог, не захотел сделать, — это запретить моим коллегам исполнять уже взятые на себя обязательства. Что, как рассказал на суде Касьянов, и стало поводом для атаки[46].

Впрочем, думаю, не эта мелочь, нашлась бы другая. Смотрю на то, что происходит, и понимаю: будучи идеологическим сторонником Ельцина, после десятилетия борьбы за демократию (при всех минусах, ошибках, отклонениях мы боролись за демократическое развитие страны) поддерживать, пусть даже молча, Путина образца конца 2003 года и дальше, я бы не смог никогда. Может быть, чуть дольше уговаривал бы себя, если бы он не начал атаку. Но в какой-то момент все равно возникла бы та грань, переход через которую означал бы для меня предательство идеалов, как я их понимаю. Так что, назначив меня своим врагом, он просто ускорил события.

Внимательный взгляд, крупные очки в мощной оправе, усы, темные волосы, очень серьезный молодой человек, которому идет улыбка, но он этим почему-то не пользуется. Таким я впервые увидела