явно носили устрашающий характер. «Что они делают?» — спросила я одного из коллег, имевшего источники в правоохранительных органах. «То же, что в Чечне, — ответил он. — Наносят точечные удары, нейтрализуют лидеров».
Да и сам характер ареста Ходорковского напоминал захват террориста. Самолет отогнали на запасную стоянку, к нему подъехали два автобуса. Из них вышли специально обученные ребята из ФСБ.
МБХ: Никакой информации о моем аресте, которую можно было бы назвать «конкретной», мне никто не предоставлял. Да и не интересовался я такой информацией. Ситуация была очевидной: все на грани. Те, кто хотел мне помочь, делали что могли. Противники — тоже. Если вы представляете процедуру принятия решений в Кремле, то она предусматривает повороты в любой момент.
В этой ситуации вызов на допрос в Генеральную прокуратуру был очевидным «последним звонком». Хотя уровень риска адекватно воспринимался уже на этапе последней поездки за рубеж, где я попрощался с друзьями.
Совершенно непонятно, зачем было гнать «группу захвата» ночью из Москвы в Новосибирск — почти четыре часа лета. Если решение было принято, то почему было не арестовать Ходорковского прямо в Нижнем Новгороде, который всего в часе лета?
МБХ: Да потому же, почему и все остальное, — параноидальная боязнь. В Нижнем — слет правозащитников. «А вдруг…»
Я ожидал менее «эффектных» ходов — обычного ареста во время допроса в Генеральной прокуратуре.
Если бы вы видели снайперов на крыше суда в Чите в 2007 году, то многое вам стало бы ясно сразу.
Мне потом говорили, что они решили: я лечу в Эвенкию, чтобы получить сенаторскую неприкосновенность, но думаю, что это только попытка поиска объяснений. То, что в сенаторы идет Шахновский, а не я, и то, что необходимо получать подтверждение палаты, они не знать не могли.
Я отлично помню тот период. Было ощущение, что Ходорковскому все время сигналят — уезжай… А он не реагирует. Вполне возможно, что утечки информации о возможном аресте были сознательными. С другой стороны, Ходорковский, конечно, взвешивал, что может произойти, если он решит уехать. Например, арестуют все равно и представят преступником, который пытался бежать из страны. Более чем возможный вариант.
МБХ: Версия «последнего предупреждения» может рассматриваться наряду с другими, типа версии о провокации, но мне не интересно гадать об их мотивах.
Я спал спокойно, даже в самолете, и потом, в тюрьме. Семье не говорил ничего о возможном аресте. Зачем? Практическую подготовку я выполнил. Будет — значит будет. Чего нервы трепать?
Наш Ту-134 приземлился на плановую дозаправку. Его оцепили сотрудники ФСБ. В самолет зашла «группа в гражданском», которая вежливо попросила меня пройти с ними. Дали собраться и проводили в «свой» самолет — Ил-86.
Никаких ужасов. На пути в Москву не беспокоили, я читал. Прилетели, усадили в микроавтобус и с кучей сопровождения — в здание на Техническом. Там сотрудники ФСБ «передали» меня прокурорским.
Знакомые из спецслужб рассказывали, что в самолете, доставившем Ходорковского в Москву, был крупный чин из руководства силовиков. Возможно, опасались, что бойцы перестараются. А может быть, уровень арестанта предполагал присутствие кого-то из больших начальников. Также возможно, большому начальнику было поручено переговорить с задержанным без протокола. И такой разговор, говорят, состоялся. Те, кто о нем знает, уверяют меня, что Ходорковский ни разу никому его не комментировал. Партнеры Ходорковского предполагают, что в Москву бизнесмена доставил генерал Владимир Проничев, возглавивший в 2003 году Пограничную службу ФСБ. Сам Ходорковский это отрицает.
И история наших отношений была недолгой. Я не собирался работать с Ходорковским. Много разных мифов было вокруг группы — про агрессивность, жадность, что не могут довести до конца ни одного проекта, что их будут мочить, потому что они поддерживали коммунистов на выборах, что у них страшенная служба безопасности. В общем, великий и ужасный Ходорковский. А потом Вася Алексанян меня уговорил встретиться, сказал, что Ходорковский ищет личного адвоката. Мы встретились в феврале 2000 года. Он поздоровался с полупоклоном — уважительно, без всякого высокомерия. Попросил рассказать о себе: армия, учеба, работа. Я рассказал, честно сказал, что у меня были проекты с другими олигархами, в том числе с Романом Абрамовичем. Он все выслушал и предложил мне самому сформулировать условия, на которых я согласился бы работать. Ну вот, оказалось, что есть миф о Ходорковском, а есть Ходорковский.
Я приехал к нему. Мне не показалось, что он внутренне готовился к аресту. Сказал: «Вероятность моего ареста сейчас 90 %, но не 100. Для 100 % нужна санкция…» Как же он его назвал? Не могу вспомнить. Все называют Путина по-разному. Питерские говорят «директор», приближенные к власти бизнесмены — «начальник»… Ну, в общем, санкция Путина.
Мне кажется, он ожидал, что Путин скажет ему сам, лично: вали отсюда или арестуем. Мне рассказывали тогда, что он пытался встретиться с Путиным после ареста Платона в июле 2003-го. Просил Патрушева помочь, директора ФСБ. Патрушев тогда был достаточно нейтрален. Патрушев предложил ему встретиться с генпрокурором Устиновым, но Ходорковский отказался. Устинов же предлагал «договориться». А Ходорковский «не договаривался».
Ходорковский не хочет комментировать свою встречу с Патрушевым, и, таким образом, вышесказанное остается лишь версией. Претензия, назовем это так, генерального прокурора Устинова оценивалась в $280 млн, которые группа Ходорковского якобы должна была доплатить по своим инвестиционным обязательствам перед предприятием «Апатит». Именно такая сумма ущерба фигурировала в официальных материалах прокурорской проверки по результатам приватизации «Апатита».
Такое предложение не было беспрецедентным. В 2000 году с аналогичными претензиями «наезжали» на владельцев крупнейших российских компаний: Вагита Алекперова, Владимира Потанина… Летом того года глава «Интерроса» Потанин, например, получил письмо заместителя генпрокурора Юрия Бирюкова, в котором утверждалось, что в 1995 году ОНЭКСИМбанк недоплатил $140 млн за 38 % акций «Норильского никеля». Этот ущерб предлагалось «незамедлительно возместить», и тогда, обещал Бирюков, к Потанину «не будут в дальнейшем предъявляться требования в судебном порядке». Судя по тому, что они и не предъявлялись, Потанин нашел способ договориться с государством. Ходорковский — нет.
Антон Дрель: Последней точкой своей предстоящей поездки Ходорковский назвал Эвенкию, куда он собрался лететь вместо Василия Шахновского (которого выдвинули в Совет Федерации от Эвенкии).
В пять утра 25 октября позвонил охранник Ходорковского. Рассказал про арест. Я позвонил Владимиру Дубову, одному из акционеров Группы МЕНАТЕП и в то время депутату Думы. А в 10.30 раздался звонок с мобильного Ходорковского. Он уже был в Москве… Я приехал в прокуратуру. Ходорковский сидел подчеркнуто расслабленно. Напротив сидел следователь Радмир Хатыпов (потом его за что-то уволили или принудили написать заявление по собственному желанию), и они говорили «за жизнь». И Ходорковский
