Техника каменной кладки, которой они владели, была неизвестна в других частях Полинезии, зато она характерна для древнего Перу, от долины Куско до Тиауанако. Очевидно, эти первопоселенцы были солнцепоклонниками: ведь их мощные культовые сооружения представляли собой алтареподобные мегалитические платформы, ориентированные по солнцу. И недаром на самой высокой вершине Пасхи они соорудили солнечную обсерваторию и святилище. В отличие от полинезийцев, жители острова Пасхи не занимались резьбой по дереву, они высекали статуи из твердого базальта и разных туфов, потом устанавливали их в святилищах. Среди этих статуй мы видим скульптуры своеобразного типа, неизвестного на островах Тихого океана, зато характерного для динамического культурного центра Тиауанако. Оборонительное сооружение отделило от острова полуостров Поике; возможно, переселенцы опасались, что в их уединенное убежище вторгнутся те, кто преследовал их еще на родине.

Нам неизвестно, что произошло с людьми, положившими начало культуре раннего периода. Как в Винапу, так и в Оронго археологи нашли признаки временной заброшенности святилищ. Не исключено, что на какое-то время между ранним и средним периодами остров вообще был оставлен жителями. Во всяком случае, люди, пришедшие позднее, враждебно относились к своим предшественникам. Они разрушали старые святилища и перекладывали каменные блоки, не считаясь с искусством обработки и кладки, не думая об ориентации по солнцу. Каменные истуканы тоже были разбиты, а обломки пошли на сооружение новых архитектурных объектов – аху.

Несмотря на враждебность к предшественникам и явное различие в религиозных представлениях, новая культура была так близка к предыдущей, что мы вправе искать ее корни в той же географической области. Возможно, что поселенцы, положившие начало среднему периоду, знали, где лежит остров Пасхи. Прибыв сюда приблизительно в 1100 году, они ввели культ птицечеловека. С культом птицечеловека был тесно связан культ умерших. Большие статуи, изображающие предков, заняли главное место в архитектуре и повседневных занятиях островитян, а различные погребения стали культовыми центрами тех или иных родов. В течение примерно шестисот лет на обезлесенных склонах кратера Рано Рараку (ранее растущие на склонах пальмы давно обратились в развеянный ветром пепел) было высечено более шестисот огромных изваяний. Для поддержания престижа постепенно стали воздвигать все более и более внушительные памятники. Внешние враги не угрожали уединенному острову, и заботой островитян стало перещеголять друг друга в создании статуй для своего рода. К концу среднего периода весь остров был опоясан платформами – аху – с каменными великанами, обращенными лицом к святилищу, спиной к морю. В конце этого же периода вместо кремации перед аху, очевидно, стали совершать коллективные погребения внутри самих аху или на них. Этот обычай стал преобладающим в поздний период.

Когда производство статуй достигло кульминации (перед внезапным концом среднего периода), пасхальские мастера уже умели воздвигать монолитные статуи высотой до 12 метров, что соответствует высоте четырехэтажного дома. Самая большая статуя, установленная на постаменте вдали от каменоломни, весила больше 80 тонн. Высота истукана оказалась 10 метров, да еще на голове его покоился красный каменный цилиндр, весивший 12 тонн – столько же, сколько два взрослых слона. В каменоломне уже шла работа над двадцатиметровой статуей (то есть равной по высоте семиэтажному дому), но около 1680 года внезапно произошла катастрофа. Работы в каменоломнях, на дорогах и на аху были прекращены и больше никогда не возобновлялись. Впервые началось производство наконечников для копий из обсидиана, которыми изобилуют все последующие культурные слои. Статуи были низвергнуты с аху, сожжены камышовые хижины, разрушены опорные степы.

Победителем оказался полинезиец, который не привык высекать статуи и строить из камня. Он строил дома из жердей и соломы и собирал на берегу плавник, чтобы, как это принято во всей Полинезия, вырезать деревянные фигуры. На острове Пасхи важнейшим традиционным деревянным изделием, которое и поныне изготовляется в сотнях экземпляров для продажи, становится причудливая фигура изможденного человека с острой бородкой, орлиным носом и длинными, свисающими до плеч мочками ушей. По словам пасхальцев, так выглядели люди, которых их предки застали на острове и сожгли во рву Поике.

Полинезийцы, приплывшие на Пасху, не привезли с собой ни пестов для приготовления пои, ни колотушек для тапы – двух важнейших предметов домашнего обихода, характеризующих общеполинезийскую культуру. До сих пор не найдено материальных следов, позволяющих определить, когда именно прибыли полинезийцы. Похоже, что это были смиренные пришельцы, послушно принявшие неполинезийскую веру и обычаи. Еще нельзя сказать точно, с какого острова они приплыли сюда. В их преданиях, записанных в прошлом веке, утверждается, что они прибыли карау-карау, то есть за двести лет до восстания, которое закончилось битвой на Поике. Это хорошо согласуется с предположениями, сделанными Раутледж и другими на основе более короткой из двух пасхальских генеалогий (в ней перечислено 22 поколения, а про Хоту Матуа говорится, что он пришел с востока 57 поколений назад).

Многое говорит за то, что полинезийцы не но своей воле прибыли на уединенный остров помогать «длинноухим» островитянам; возможно, их захватили в плен и привезли пасхальцы среднего периода, если, конечно, они посещали Маркизские острова примерно в XIV веке.

Так или иначе, новые пришельцы жили одни среди руин на голом острове Пасхи (сохранив в своей среде небольшой инородный элемент). Когда Роггевен поднял занавес перед европейским зрителем, основное действие давно кончилось и исполнители главных ролей покинули сцену.

Теперь, когда археологическое исследование выявило на Пасхе несколько культурных и этнических слоев, можно напомнить, что представители других наук (например, физической антропологии, лингвистики и этнографии, причем каждый по ряду пунктов) давно указывали на неполинезийские компоненты в культуре острова.

Правда, к этому долго не прислушивались, так как умозрительное построение, предложенное Метро взамен истории, взяло верх над здравым смыслом. Господствовало мнение, будто некая полинезийская ветвь развилась здесь в уединении и достигла беспримерных высот. Очень уж увлекательной казалась картина неистового творческого порыва, когда художники старались превзойти самих себя.

Но теперь это построение развеялось и собранный материал снова можно рассматривать объективно. В основе этой главы лежит доклад, прочитанный Хейердалом на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук, состоявшемся в 1964 году в Москве.

Раскопки на острове Пасхи, предпринятые по инициативе Норвежской археологической экспедиции в 1955-1956 годах и продолженные У. Меллоем и Г. Фигероа (университет Сантьяго), показали, что на Пасхе происходила смена культур. Памятники народа, религиозные и архитектурные представления которого в корне отличались от представлений людей, живших в поздний период, относятся к поре, опередившей на тысячу лет эпоху, с которой до сих пор связывали первое заселение острова.(1) Эти открытия вынуждают заново рассмотреть исторически известную пасхальскую культуру, чтобы выяснить, нет ли в ней элементов каких-то иных доисторических традиций. Тот факт, что ныне на острове живет полинезийский народ, говорящий на полинезийском наречии, приобретает новый смысл, если учесть, что в культурном наследии пасхальцев есть много черт, отличающих его от общеполинезийского наследия.

Кстати, мысль о том, что на уединенном острове Пасхи слилось несколько культур, возникла задолго до упомянутых раскопок. Голландцы, открывшие остров в 1722 году, а затем испанцы, вновь открывшие его в 1770 году, описывают представителей многочисленных этнических групп, которые жили на острове.(2) Когда же Кук в 1774 году – всего через четыре года после испанцев – высадился на Пасхе, он нашел сильно поредевшее и истощенное войной население явно полинезийского происхождения. Кук проводит четкую грань между этими островитянами и монолитными статуями Пасхи; он считает, что изваяния – памятники какой-то давней эпохи.(3) Первые европейцы, поселившиеся на острове, услышали от пасхальцев рассказ о двух волнах миграции: одна пришла с востока, вторая с запада. При этом островитяне упорно твердили, что после многолетнего периода мирного сосуществования с другим островным народом наступил период, когда их предки почти совсем истребили этот другой островной народ, представлявший иную культуру.(4) Томсон(5), который при посредничестве Салмона беседовал с пасхальцами, тоже предполагал, что острова достигла не одна волна переселенцев.