тощее тело начинало трясти в судорогах, конечности дергались, иголки капельниц повылетали.

– За что тебя туда? – спросила Бандеролька сочувственно.

– Я! Ни в чем! Не виноват! – одним дыханием, почти без звука, проорал узник.

Он опять открыл глаза, но зрачки закатились, обнажив красные, с багровыми прожилками белки. Пена запузырилась в уголках рта, тело начало неконтролируемо дрожать.

– Пристрелить бы его, – брезгливо отодвинулся Штемпель. – Все равно не жилец. Но жалко тратить пулю.

– Можно острогой, – хмуро предложил Пошта. – Но лучше откачать. Мы же ничего не знаем про балаклавскую общину. Морлоки какие-то!

– Да как мы его откачаем?! – вскинулся Штемпель, бессильно наблюдая за припадком арестанта. – Наши лекарства ему не помогут, они только для листонош. Он уже радиации столько хапнул, что будь он здоров, – через день-другой ласты бы склеил. А в его состоянии… – Штемпель махнул рукой.

Несчастный узник выгнулся дугой – насколько позволял ремни, удерживающие его за руки и ноги – издал протяжный всхлип, захрипел, мелко-мелко затрясся – и испустил последний вздох.

– Все, – констатировал Пошта. – Умер.

– Царствие ему небесное, – сказал Штемпель. – Или удачной реинкарнации, уж не знаю, во что он верил.

– А если был атеистом? – спросила Бандеролька.

– Этим проще всего. Был, был – и нет тебя. Корми червей.

– Хоронить будем? – уточнил Пошта.

– Зачем? Стемнеет, крабы набегут – к утру от него и скелета не останется. Жалко время терять. Нам ехать пора, вроде жара спала уже.

Пошта удивился:

– Как это – ехать?

– Обыкновенно, на лошадях. Нам в Бахче-Сарай, помнишь?

– Э, нет, – сказал молодой листоноша. – Тут новые сведения об общине в Балаклаве, какая-то штольня непонятная, а мы вот так просто возьмем и уедем? Мы же листоноши! Мы должны искать выживших! Копать-колотить, это то, что мы есть!

Штемпель огладил усы, хмыкнул снисходительно:

– Молодой ты еще, Пошта. Глупый. Вернемся в Бахче-Сарай – снарядим экспедицию в Балаклаву, проверим все.

– А вдруг они вымрут к тому времени?! Там же морлоки эти странные, вдруг они людей перебьют?!

– Значит, такая у них судьба.

Бандеролька ногой пнула люк батискафа – тот захлопнулся, отрезая источник вони, – и обхватила себя руками.

– Я тоже не хочу в Балаклаву, – заявила она. – Не знаю, что там за община, но вот так вот человека заживо похоронить… Это какой же сволочью надо быть! Ведь специально ему – и ребризер, и систему жизнеобеспечения поставили, чтобы дольше мучился.

– Ну, – рассудил Штемпель, – мы же не знаем, за что его так. Вдруг – заслуженно. Но в одном ты, девочка, права: те, что в Балаклаве, шутить не будут. Крутой народец, если так со своими обращаются. А что они с чужаками делать будут – один дьявол знает. Озверели люди после Катаклизма, тебе ли, Пошта, этого не знать!

Аргументы были логичными и связными, и причин продолжать спор Пошта не находил – но согласиться не мог. Что-то толкало его в Балаклаву. Интуиция. Чутье листоноши.

– Ясно-понятно, – пробормотал он. – Только я в Бахче-Сарай не поеду. Вы езжайте. А я штольню разведаю – и вас нагоню.

То, что в городе есть выжившие, Пошта понял сразу.

Были приметы, которые человек, только что вышедший на поверхность, никогда не заметит. Потому что нет у подземной крысы навыков следопыта. Откуда рожденному в бункере знать, что вот эта аккуратная кучка мусора, состоящая из обгоревших упаковок сухого пайка, является отличительной чертой лагеря сталкеров, пережидавших опасность на крыше здания? Или взять хотя бы угольные метки на стенах, которые Пошта впервые увидел еще на въезде в Балаклаву: череп с костями, крест, три треугольника и круг. Отметки были оставлены относительно недавно – год, максимум два назад. А это означало, что в городе или рядом с ним есть колония уцелевших, и они уже достаточно осмелели, чтобы организовывать экспедиции на поверхность. Оставалось только найти их убежище.

Пошта аккуратно перегнулся через парапет проверить, как обстоят дела у Одина. Конь, вольно пасущийся рядом с входом в подъезд, словно почувствовал взгляд хозяина, всхрапнул и помотал головой: «Все спокойно, никого поблизости нет!». Привязывать или, тем более стреноживать скакуна Пошта не стал, ведь неизвестно, какие твари прячутся в домах этого милого городка. Случись что, Один вполне мог постоять за себя, а в крайнем случае дать деру. Потерять коня листоноша не боялся, потому что верный восьминогий друг уже не раз находил своего хозяина даже после нескольких дней разлуки.

– Копать-колотить, – Пошта вернулся к изучению города при помощи армейского бинокля. Оптика была хорошая, еще из запасов НАТОвской базы, на которую наткнулась в прошлом году банда атамана Миколы. Заполучить у лиходеев бинокль получилось относительно просто; Пошта был даже рад тому, что в обмен на него удалось избавиться от кучи ненужного барахла навроде стопки порножурналов и консервов с просроченным салом.

Но даже через хваленую европейскую штуковину он не мог засечь на городских улицах ни единого движения. Ни людей, ни мутантов. Только на развалинах древней крепости, венчавшей горный утес, мельтешили огромные птицы, потомки обычных чаек. Вода в бухте была спокойная, гладкая. А что творилось на море, отсюда разглядеть нельзя было – его закрывали скалы.

У Пошты забурлило в животе, и он решил слегка перекусить. Листоноша, как и его конь, был всеядным. Конечно, разумное существо предпочтет что-нибудь вкусное, но за неимением такового, можно и подножным кормом перебиться.

Пошта вытащил и размотал леску, соорудив нехитрую приманку: клочок шерсти, вымазанный кровью, на крючке. Почти рыбалка получается. Листоноша спустился на первый этаж дома и опустил через дыру в полу «снасть» в подвал, где шебуршились (он чуял) крысы.

Пятнистые зверьки осторожно кружили вокруг приманки. Листоноша, неотрывно следящий за суетой внизу, надеялся поймать одного из этих зверьков. Крючок и леска были надежные, проверенные в деле не один раз. Такой нехитрой снастью можно было поднять тушку в пять килограммов. Хотя представители местной популяции явно не дотягивали по габаритам до своих родственников, джанкойских щурiв, на которых привык охотиться Пошта.

Наконец самый упитанный самец осмелился приблизиться к наживке. Он внимательно принюхался к меху, пригнулся и явно изготовился к прыжку, намериваясь сцапать мясо и бежать прочь. Пошта аккуратно сглотнул набежавшую голодную слюну, предвкушая сочный ужин. И тут его грандиозные планы на вечер нарушил звук выстрела! Естественно, пятнистые грызуны прыснули в разные стороны, пища и прячась поглубже в свои норы. Матерясь, листоноша быстро смотал леску на кулак и прильнул к оконному проему. Как он и думал, местные жители наконец-то высунулись на поверхность. И, судя по всему, сегодняшний рейд складывался для них весьма неудачно.

Раздалось еще несколько одиночных выстрелов. Судя по звуку, палили из дробовика. Затем последовала длинная автоматная очередь, захлебнувшаяся так же неожиданно, как и началась.

– Копать-колотить, патронов не бережем, – Пошта аккуратно, чтобы не пораниться об остатки оконного стекла, забрался на подоконник. Держась для страховки одной рукой за бетонный край, второй он поднес к глазам бинокль и стал выискивать фигуры сталкеров. Поиски осложнял тот факт, что надвигался вечер, а в этих широтах темнело стремительно, так что через полчаса разглядеть что-либо будет возможно только с прибором ночного видения. А его у Пошты, увы, не было. Но ему улыбнулась удача: он наконец-то смог засечь аборигенов.

По набережной, на противоположной от Пошты части бухты, бежали трое. Точнее, двое несли под руки