расположенные вокруг большой, находящейся в центре гостиной, мебель тридцатых годов прошлого века, немного устаревшая и обветшавшая, но все еще солидная и английская — когда-то этот дом был частным жилищем, а затем стал отелем — в книге посетителей полно фотографий нарядных участников вечеринок, имена которых написаны неразборчиво, комментариев, газетных вырезок о свадьбах, о венгерских принцах, об американцах, об английских красавицах, о светских львах и львицах, о совершенно неизвестных в наше время старых автомобилях, о пикниках. Re они все сейчас? Сейчас в отеле восемь постояльцев, включая нас с Томом, и правит бал здесь некая мисс Бетти. Ей помогают какая-то жизнерадостная немка и неизменно вежливый персонал. Кто такая мисс Бетти? У нее странный акцент, слегка похожий на акцент жителей центральных графств Англии: она проглатывает на конце слов. Мисс Бетти производит впечатление делового и активного человека. Внезапно она говорит: „Мне пора. У меня есть важные дела“. И уходит, чтобы начать телефонный разговор о разных социальных проблемах, при этом ее голос эхом отдается в гостиной. У нее плохой итальянский. Сколько лет она живет здесь? Насколько ты можешь ошибиться? Немец оказывается швейцарцем, преследующим интересы своей семьи, и фанатом фитнеса, и выясняется, что отель принадлежит итальянцу и его жене, полуангличанке-полуголландке, а что касается мисс Бетти, то мне кажется, что ее родина — Лондон или юго-восточная Англия».

За этой записью следует таинственный постскриптум: «Мужчина, с явным неудовольствием рассматривающий газету через монокль, держит ее на расстоянии не менее фута от себя».

Вилла Сан-Панкрацио и ее странные обитатели стали для меня тогда олицетворением уникального шарма Таормины, и мне остается лишь сожалеть о том, что я не был столь же прилежным в том, что касается других тогдашних впечатлений.

Я отправился в гости к вилле Сан-Панкрацио и к своему прошлому. В конце концов я отыскал ее и очень пожалел об этом. Она стояла рядом с фуникулером, который связывал город с пляжами. Вывеска по- прежнему красовалась на ее крыше, которая сейчас была на уровне дороги. Отель совершенно развалился и был закрыт. Сад сохранился и кактусы тоже. Мне даже удалось отыскать теннисный корт, а все остальное превратилось в руины.

Я увидел мужчин в защитных костюмах и в масках, в руках которых были баллоны с какими-то химикалиями. Травмированный такой встречей с настоящим, я предпочел скрыться в саду своей памяти.

Итак, я пришел на последнюю сицилийскую трапезу. На следующий день я верну «Монику» ее законным владельцам в Катании и отправлюсь в Англию. Однако перед отъездом Кончетта обещала приготовить мне ланч. Если Мелисса была хранителем славы «Каза Кусени», то Кончетта Кундари в течение сорока лет пребывала его добрым ангелом, помощницей Дафны Фелпс, домоправительницей и кухаркой. Она жила вместе со своим мужем Пеппино в скромном домике в саду и оттуда внимательно следила за всем, что происходит в доме. Я вспомнил обед с Ричардсами на вилле Ингхэм в самом начале моего путешествия по Сицилии. Мне показалось совсем не случайным, что и конец одиссеи тоже оказался связанным с Англией.

— Вы любите чеснок? — спросила меня Кончетта, когда я, стоя на кухне, наблюдал за ее работой.

Кухня представляла собой просторное мрачноватое помещение со странным сочетанием разного оборудования и поверхностей, с древней плитой и с мраморным рабочим столом. Кончетта нарезала тонкими ломтиками чеснок, который нужно было добавить к стоящей на огне фасоли.

— Да, — подтвердил я.

— Некоторые не любят его, — словно извиняясь, добавила она. — Очень жаль, ведь он такой вкусный.

Кончетта имела в виду гостей из Англии, которые приезжали сюда еще при жизни Дафны Фелпс. В то время некоторые считали чеснок отвратительным и опасным продуктом, едва ли не символом того аморального и нечестного поведения, какое можно было ждать от европейцев.

— Что вы еще собираетесь приготовить?

— Risotto confinocchio selvatico, рисотто с фенхелем. С диким фенхелем из нашего сада. Вы знаете, что это такое?

Я знал и очень любил его опьяняющий и бодрящий вкус.

— Я добавляю еще и колбасный фарш. Это не настоящее сицилийское блюдо, но синьоре Дафне оно нравилось.

И Кончетта принялась готовить рисотто. Она начала с того, что натерла лук, основу блюда. Я спросил, почему она его трет.

— Потому что с тертым луком рисотто более нежное, — сказала она. — У меня своеобразная кухня, — продолжала Кончетта, не прекращая работать руками. — Не все, что я готовлю, можно назвать традиционно сицилийскими кушаньями. Кое-чему я научилась у своей матери. Хозяйка сама любила и умела готовить. Она не хотела кормить своих гостей только местными блюдами, поэтому я экспериментировала и создавала свои собственные.

Я в который раз за мое путешествие подумал о всех тех, кто на протяжении веков вторгался на Сицилию и селился здесь, о том, что они привозили сюда свои собственные рецепты, и о том, как это воспринималось и трансформировалось местным населением, приобретая сицилийский колорит. Пришел Пеппино и принес пучок перцев дьяволино из сада, как и все прочие овощи.

— Теперь нужно поджарить лук, очень осторожно, — пояснила Кончетта, и кухня наполнилась сладковатым, карамельным запахом жареного лука. — Колбасный фарш и фенхель добавим потом, под самый конец — рис, и все это будем тушить вместе.

Склонившись над кастрюлей, Кончетта терпеливо и методично перемешивала ее содержимое. У нее были сильные, мускулистые руки результат физической работы в течение всей жизни, приятное и решительное лицо, а лоб напоминал бронзовый утес, выступающий из-под коротко стриженных седых волос. Кончила вообще походила на скалу, и в ней чувствовалась надежность. Она казалась такой же вечной, как Этна, возвышавшаяся справа от дома.

— В конце нужно положить маленький кусочек масла и пармезан, — прервала она молчание.

Запах жареного чеснока, острый и пикантный, смешался с ароматом фенхеля и петрушки и с запахом жареного лука.

— Queste sono piccolo cose. Non costano molto. (Все это простые вещи, и стоят они недорого.)

Она рукой отмерила нужное количество риса и влила немного белого вина.

Кончетта родилась и выросла в горной деревне и приехала в Таормину в поисках работы. В то время жить в деревне было тяжело, а сейчас еще тяжелее, потому что невозможно заработать. Родители, конечно, остаются там, а дети уезжают, и правильно делают. Кто сейчас согласен жить в нищете? Кончетта сказала, что в горах уже много брошенной земли.

Вошла Мелисса и принюхалась.

— Обожаю, когда Кончетта готовит. Так вкусно пахнет! — не сдержалась она. — У меня сразу появляется уверенность в том, что все будет хорошо. В этом заключается достоинство пищи. Пока она готовится, вы можете наслаждаться ее ароматом и предвкушать удовольствие, которое она вам доставит. В этом смысле ничто не может сравниться с едой.

Сказав эти мудрые слова, Мелисса ушла готовиться к концерту, который должен был состояться в Англии через несколько недель.

Кончетта улыбнулась, когда я перевел ей тираду Мелиссы. Накрыв кастрюлю с рисотто крышкой, она отставила ее.

— Правильно, — согласилась она. — e mi fa bene. (И меня это радует.)

Сложив руки, Кончетта скрестила большие пальцы. В этот момент в кухню донеслась романтическая музыка виолончельного концерта Дворжака. Мелисса играла в кабинете, в противоположном конце дома. Это был один из редких, удивительных моментов. Я видел яркое солнце за окном и на его фоне — дымящую Этну. Яркий свет проникал в кухню через входную дверь и таял в ее темных, прохладных углах. Тонкий запах жасмина и цветущих лимонных деревьев смешивался с ароматом еды. Одновременно существовали свет и темнота, прошлое и настоящее, тишина и музыка.

Кончетта начала смешивать филе соленых анчоусов с сухарями. По ее словам, это кушанье бедняков,