«<…> Капитану полка графу Толстому было поручено, по приказанию командира корпуса князя Голицына, исследовать пролив Кваркен. Граф Толстой немедленно отправился по назначению с несколькими казаками и, дойдя до Годденского маяка, донёс, что путь хотя труден, но всё-таки проходим, причём добавил, что близ г<орода> Умео шведы не располагают, по-видимому, большими силами.
Это последнее донесение впоследствии дало возможность Барклаю де Толли, принявшему начальство над корпусом Голицына, перейти по льду Ботнический залив и с 3-тысячным отрядом занять Вестерботнию»[337].
Что имел в виду Американец, сдержанно докладывая о «трудном пути», стало ясно, когда войска под командованием генерал-лейтенанта М. Б. Барклая де Толли вступили в начале марта на лёд.
«Чего только не испытал этот мужественный отряд! — удивлялся историк спустя столетие. — Трое суток ему пришлось идти местами по глубоким снегам, местами по высоким льдам. Спать могли только под открытым небом. Проводников не было. Огня нельзя было разводить, чтобы не обнаружить шведам своего наступления. Приходилось не только взбираться на ледяные утёсы и переходить широкие расселины, но нужно было ещё тащить на себе по этому тяжёлому пути орудия и обозы. Кваркен замерзает исключительно в суровую зиму. Но стоило только порыву южного ветра взволновать на этом пространстве лёд, и весь отряд обрёл бы себе ужасную могилу в морской пучине[338] .
Барклай де Толли признал переход „наизатруднительнейшим“ и прибавил, что его мог преодолеть только русский солдат. „Не нужно веховать Кваркена, я развеховал его трупами“, — сказал тот же Барклай де Толли, и эти слова полководца ярко дорисовывают картину перенесённых трудов»[339].
А ведь Американец, двигаясь с отрядом, совершил «сию гигантскую и даже невероятную атаку»[340]
За участие «в экспедиции при покорении Аландских островов» и «за оказанное им тогда отличие» в сражении граф Фёдор Толстой «удостоился Монаршего благоволения»[343]. Имей он поменьше грехов — был бы, видимо, и награждён императором пощедрее.
Дорого давшаяся, но всё-таки успешная для русских война завершилась в сентябре 1809 года подписанием Фридрихсгамского мира.
Теперь молебствия, парады и фейерверки были уместны. В «собственность и державное обладание» империи перешла вся Финляндия до реки Торнео, Россия обеспечила себе контроль над Балтийским морем и обезопасила Петербург. «Без Финляндии Россия оставалась неполною, как бы недостроенною, — афористично изречено в старой книге. — Финляндия явилась как бы рукою, прибавленною к туловищу России»[344].
Вполне мог быть удовлетворён итогами кампании и Американец, вырвавшийся из гарнизонного плена, прощённый, славно дравшийся и кутивший, обзаведшийся в «тундрах финских» новыми приятелями-офицерами и приятельницами из «чухоночек», повышенный в чине и отмеченный императором.
Теперь популярному, но не угомонившемуся[345] графу Фёдору предстояло стать
Дочь Толстого-Американца поведала, что у отца в продолжение жизни было «несколько дуэлей»[346]. О двух
В финском городке Або, где располагался отвоевавший батальон Преображенского полка, у штабс- капитана Фёдора Толстого была дуэль с капитаном Генерального штаба Брунновым, и, как сообщил И. П. Липранди, Американец «прострелил», то есть ранил, своего противника[348]. Достаточно рядовой для той эпохи эпизод повлёк, однако, за собой нерядовые, драматические последствия.
Спустя несколько дней после поединка с Брунновым граф Фёдор вновь вышел к барьеру. На сей раз ему противостоял Александр Нарышкин, сын обер-церемониймейстера и тайного советника. И наш герой поразил юного гвардейца насмерть.
«Незавидная его известность, — утверждал в повествовании о Толстом выражая господствовавшее мнение, граф П. X. Граббе — началась убиением на дуели молодого Нарышкина»[349].
«Это происшествие наделало много шуму в городе», — читаем в мемуарах Ф. В. Булгарина[350].
Акцентировала внимание на поединке Александра Нарышкина с Фёдором Толстым — как на главном из «грешков молодости» Американца — и «бабушка» Е. П. Янькова. Она, в частности писала: «Александр Иванович был видный и красивый молодой офицер, подававший большие надежды своим родителям живого и вспыльчивого характера; у него вышла ссора с графом Фёдором Ивановичем Толстым, который вызвал его на поединок и убил его. Это было года за два или за три до двенадцатого года»[351].
Попробуем разобраться, что же на самом деле произошло в городке Або осенью 1809 года.
Вот краткая версия Ф. Ф. Вигеля: «У раненого Алексеева, несколько времени жившего в Абове, каждый вечер собиралась гвардейская молодёжь, между прочими старый знакомый его Толстой и молодой Нарышкин. Они оба были влюблены в какую-то шведку, финляндку или чухонку и ревновали её друг к другу В один из сих вечеров сидели они рядом за большим карточным столом, шёпотом разбранились, на другое утро дрались и бедный Нарышкин пал от первого выстрела своего противника»[352].
Фаддей Булгарин снабдил более подробный рассказ о «трагическом происшествии, глубоко тронувшем всех», психологическими нюансами, острыми диалогами и прочими — не всегда правда убедительными — романическими аксессуарами. Вдобавок ко всему он, запамятовав, перенёс место кровавого действия в окрестности Петербурга: «Преображенский батальон стоял в Большом Парголове, и множество офицеров собралось к Графу Ф<ёдору> И<вановичу> Т<олстому> на вечер. Разумеется что стали играть в карты. Граф Ф<ёдор> И<ванович> Т<олстой> держал банк в гальбе-цвельве. Прапорщик Лейб-Егерского полка А<лександр> И<ванович> Н<арышкин> прекрасный собою юноша, скромный, благовоспитанный образованный, пристал также к игре. В избе было жарко, и многие гости, по примеру хозяина, сняли мундир.
Покупая карту, Н<арышкин> сказал Графу Т<олстому>: „Дай туз а!“ Граф Т<олстой> положил карты, засучил рукава рубахи и выставя кулаки, возразил с улыбкою: „Изволь!“ Это была шутка, но неразборчивая, и Н<арышкин> обиделся грубым каламбуром[353], бросил карты и, сказав: „Постой же, я дам тебе туза!“, вышел из комнаты.
Мы употребляли все средства, чтоб успокоить Н<арышкина>, и даже убедили Графа Ф<ёдора> И<вановича> Т<олстого> извиниться и письменно объявить, что он не имел намерения оскорбить его. Но Н<арышкин> был непреклонен и хотел непременно стреляться, говоря, что если б другой сказал ему это, то он первый бы посмеялся; но от известного дуэлиста, который привык властвовать над другими страхом, он не стерпит никакого неприличного слова. Надобно было драться.
Когда противники стали на место, Н<арышкин> сказал Графу Т<олстому>: „Знай, что если ты не попадёшь, то я убью тебя, приставив пистолет ко лбу! Пора тебе кончить!“
Первый выстрел принадлежал Графу Т<олстому>, потому что он был вызван, и он вспыхнул от слов Н<арышкина>. „Когда так, так вот же тебе!“ — отвечал Граф Т<олстой>, протянул руку, выстрелил и попал в бок Н<арышкину>. Рана была смертельная: Н<арышкин> умер на третий день»[354].
Обстоятельно, с массой подробностей поведал о дуэли в Або Толстого и Нарышкина (тот выбрал в
