основание утверждать, что послание графа было написано на год позже, нежели указано в альбоме, — в августе 1806 года.
Сочинение Американца стоит привести целиком, причём в колоритной альбомной редакции:
Фортуны Баловню, её любезну сыну Хочу я попенять, хочь то и не по чину. На дружбу старою надежда правда есть, И так Марин, к тебе писать имею честь, — Но к вам, или к тебе — и тут не дать чтоб маха, Однако же — среди надежды, среди страха… К тебе, — желав тебе, чтоб ты всегда был ты! Чтобы ума тваво и сердца красоты, Приятности твои пленяли нас едины; Чтоб ты остался ты средь бурной той пучины Куда тебя судьбы попутной ветр завлек, Чтоб в свете знатном быв, всё был бы человек; Чтоб ты не забывал гонимых и судьбою… Вот милый друг!.. Граф Фёдор не привык жаловаться, а тут у него всё-таки вырвался стих про «гонимых судьбою». Видать, совсем уж не сладко стало Толстому, недавно объехавшему целый свет, в гарнизонном каменном склепе, где ничего не происходит, среди тусклых, ни на что не претендующих посредственностей в погонах.
Далее разобиженный поручик Фёдор Толстой грустно констатирует, что штабс-капитан забыл его, что Марин попросту променял старого Преображенского друга на «новую жизнь». Свою версию изменившейся столичной жизни Сергея Марина Американец излагает (кстати, почти за двадцать лет до появления первой главы «Евгения Онегина», где столь выразительно описан день молодого вертопраха) местами коряво, но в целом, думается, небесталанно и весьма остроумно. Судите сами:
…………Уж век расстался как с тобою. Хоть строчку б от тебя! — иль только быв знаком С щастливым случая на свете колесом, И щастия во всём лобзаемый рукою Не знаешь ты, сердца томятся как тоскою. А может быть и то, тебе что не досуг, Твой новой жизни род, знакомых новой круг. Для старых уж друзей не оставляешь время, Что писем пишешь ты и без меня беремя[305]; Записочки ж, — о! их не клавши даже в щёт Довольно скажешь мне, довольно есть хлопот. Как солнца луч твоей осветит окны спальны И ширмы лишь твои откинутся хрустальны Отродие князей бенгальския страны[306] Подаст тебе халат, атласные штаны. Прокуксишь только лишь свои ты очи ясны, Меркурьи уж несут тебе цыдули страстны[307], — Вот тут любовных дел потребен тайный ключ, Чтобы бумажки цвет, каёмочка, сургуч, Всё было б с чувствами и всё бы было кстати, Чтоб сердцу отвечал дивизец на печати, Меж тем и не видать, как на дворе обед, Тут утренней свершив прохладной туалет Как вихр помчался ты[308], и к часу так шестому Спасибо повару, французу выписному, В большом ты обществе, где вся с тобою знать, Где я слыхал умно умеешь как то врать. Скончался стол, поклон отдав большому свету Весь будто бы не свой ты кинешься в карету И с колебанием приятнейших ресор, Всё лезет дичь тебе, война, любовной вздор; В восторгах пламенных, средь сладкого мечтанья Боишься пропустить счастливый час свиданья; Иное ж, утомясь заедешь ты домой Понежить чувствия приятною дремой, — Да вдруг глядь на часы — девятой в половине, А ты пароль свой дал какой-нибудь графине…[309] Чтоб вечер провести и ужин вместе с ней… В последних стихах послания, едко прощаясь с вечно занятым сверхважными, преимущественно амурными, делами «милым другом», граф Фёдор всё-таки настоятельно просит Марина написать в Нейшлотскую крепость хотя бы «строчки две»:
Марин! Я вижу сам тебе не до друзей: Ступай мой друг! Венец тебе сплетён амуром; Меж милых росказней, с забавным каламбуром Как третий заполночь и не увидишь сам И так, — покойну ночь желать позвольте вам, — Вот краткой лишь екстракт часов твоих занятья, Где ж вспомнить бедняков тебе тут нашу братью! Коль льзя, так у любви минутку хоть украдь И строчки две изволь Толстому написать. Прости мой милый друг! — Арсеньеву, барону Скажи ты от меня обеим по поклону[310]. Саркастический привет «барону», то есть командиру батальона Егору Васильевичу Дризену 1-му, чем-то напоминал поклон, отвешенный Американцем двумя годами ранее на Камчатке капитан-лейтенанту Ивану Фёдоровичу Крузенштерну.
Сергей Марин, получив толстовское послание, был им явно задет и написал скорый «Ответ», который начинался так:
Сократа ученик — друг всех Алцибиадов[311], Злодей ефрейторства, гонитель вахт парадов — 
