— Боже, конечно… — взволнованно пролепетал Ахим.

Йошка высадил незнакомца в центре Розенхейма и повез Фехнера домой. Прощаясь, Ахим упавшим голосом сказал:

— Трубу мне с завода не вынести…

— Вас обыскивают в проходной?

— Случается.

— А если по одной детальке?

— Тоже опасно.

— Когда вы должны сдавать партию «фаустов»?

— Послезавтра.

— Так сколько штук, ты говоришь, в партии?

— Десять.

— Куда загружает оружие Айнбиндер?

— На заднее сиденье.

— Сделаем так… Постарайся улучить момент, сунь детали в багажник. Я набью его всякими железками. Держи ключ от багажника!

Фехнер подошел к машине, багажник открылся легко.

— Но как ты заберешь их отсюда? — спросил он Йошку.

— Это уж моя забота.

— Слушай, а не попахивает ли это гестапо? — тихо спросил Фехнер.

Йошка рассмеялся:

— Десять тысяч за так не дают. Надо сработать чисто. А вообще-то я и не такое проворачивал, и все сходило!

— Мы давали подписку…

— По-моему, ты не испытываешь отныне нежных чувств к тем, кому ее давал, — усмехнулся Йошка, но тут же погасил улыбку, проговорил суше: — Послезавтра, после того как ты положишь детали «фауста» в багажник, в десять вечера поедешь по Мюнхенскому шоссе, сойдешь на пятом километре и под дорожным столбом найдешь свои деньги. Утром, не мешкая, увольняйся. Сошлись на скверное самочувствие. И уезжай в Альпы. Там горный воздух, здоровая еда… Меня не ищи, я найду тебя сам. Все запомнил?

— Сделаю так, как советуешь ты, — произнес Ахим.

Йошка пожал его влажную руку и поехал к себе в пансион. На сердце было неспокойно. Как поведет себя Ахим, когда останется один и начнет обдумывать предложение? Доносить вряд ли станет. Но вдруг струсит? Или взыграет у него верноподданнический зуд? Как всякий немец, напуганный «красными шпионами», просто не станет рисковать. Недаром у Ноеля он главный на участке, который поштучно делает «фаусты»… Однако деньги маячат перед ним немалые, есть перспектива выздороветь…

Йошка поставил «опель» у парадного. Свет горел лишь в спальне фрау Штефи. Окна мансарды были темными. Обычно Бер так рано не ложился. Йошка бесшумно двинулся к флигелю. Шторы окон были плотно задернуты. Проходя мимо гостиной, он заглянул в дверь, увидел Павла… и Бера. Оба сидели в креслах и, судя по строгим лицам, говорили о чем-то серьезном. Йошка проскользнул в свою кухоньку, лег на кровать, не раздеваясь и не снимая сапог.

Павел нашел в книжном магазине два роскошно изданных альбома о прекрасном среднегерманском городе Галле, где учился и жил адъютант коменданта в Славянске Кай Юбельбах. Обложку одного тома он немного подпортил, будто книга долго валялась на складе. Нина сидела у окна, осваивая уроки вязания. Их изъявила желание давать ей фрау Штефи.

Вдруг на дорожке показалась длинная фигура Березенко. Он был одет в выходную тройку. Павел убрал альбомы в стол.

— Гутен абенд! — проговорил Березенко, старательно выговаривая немецкие слова.

Павел и Нина поднялись навстречу гостю.

— Зетцен зи! — Павел показал на кресло, сам сел напротив.

— Я не отниму у вас много времени. Выполняю просьбу Вилли Айнбиндера. Он крайне нуждается в надежном шофере. Не можете ли вы на время уступить ему вашего денщика?

Понять немецкий Бера было можно, хотя он проглатывал некоторые артикли и не везде правильно ставил ударения.

— Как же мы обойдемся без него? — Павел растерянно посмотрел на Нину.

— У нас он будет занят самую малость. Отвезет меня и капитана к месту работы за город на ферму и до вечера будет свободным. Правда, иногда может понадобиться среди дня — Айнбиндер уезжает за продукцией на завод. Но такое случается не чаще раза в неделю.

— Пожалуй… соглашусь, — задумчиво произнес Павел. — Надеюсь, жена не станет возражать?

— Делай как знаешь, — сказала Нина. — Я принесу вам кофе.

— Спасибо, не надо, — запротестовал Березенко.

— Не думайте, что я предложу вам эрзац. Это будет кофе настоящий, — тоном, не допускающим возражений, проговорила Нина.

Через минуту она вошла с кофейником, чашками и ломтиками хлеба с салом, остро пахнувшим чесноком и перцем.

— Сало с Украины. — На последнем слове Нина сделала ударение.

Сухощавое лицо Березенко стало бледнеть. Нина поняла, что теперь мужчин следует оставить одних. Березенко молча оглядел стол, непривычно щедрый для немцев. Натуральный сахар и сало стоили в Германии больших денег.

— Ешьте, Анатолий Фомич, — чуть слышно проговорил Павел по-русски. — Немецкий, я вижу, вы еще не совсем освоили, нам легче будет вести речь на родном языке…

Павел встал, подошел к полке, достал папку с бумагами, в одном из отделений нашел открытку и протянул Березенко.

У того задрожали руки. Он узнал репродукцию с картины Куинджи «Днепр при луне». Когда-то мать купила чуть не десяток таких открыток.

— Как видите, здесь нет почтовых штемпелей.

— Я уже получал подобное…

— Это сделано по моему приказанию.

Павел отошел к окну, пока Березенко читал. В открытке не было ничего такого, что могло бы вызвать подозрения у немцев. Были материнская любовь и надежда увидеть сына. В конце Марина Васильевна приписала:

Когда Павел обернулся, Березенко, вцепившись в подлокотники, пытался удержать слезы. Наконец он спросил:

— Вы видели мать?

— Я — нет. Видел Грач. А живет она, думаю, как и все в оккупации. Людей сплотила одна беда. Помогают чем могут.

— У вас есть что-нибудь выпить?

— Шнапс, вино, коньяк?

— Все равно. Я никогда не пил.

— Тогда валерьянки.

Павел достал из буфета флакончик, отсчитал сорок капель, подал рюмку Березенко:

— Успокойтесь и закусите получше.