— У него отец… — Йошка наморщил лоб, как бы пытаясь вспомнить имя.

— Вальтер? Так он погиб под Истрой не то в ноябре, не то в декабре сорок первого…

— В ноябре. А где он служил раньше?

— Как где? В нашем восьмом Баварском округе, потом его услали в Россию и оттуда пришел «постэнгель»[45]. Геройски погиб за великую Германию… Ну, ты знаешь такие штучки.

— Письма от товарищей Вальтера Ахим не получал?

— По-моему, нет.

— Может, не сказал?

— Ну, об этом бы знали все. Ахим не из молчунов.

— Как же так?! Мы писали Ахиму всем отделением! Вальтер погиб на наших глазах, когда мы попали под огонь «русских органов»[46], — растерянно пробормотал Йошка.

— Вы небось так душещипательно описали его смерть, что цензура не выдержала слез и выбросила письмо в корзину.

— Возможно. Но мы рассказали, как было.

— Если ты хочешь увидеть Ахима, приходи в семь. Я оставлю столик.

Хуго отрезал в продовольственных карточках ровно столько талончиков, сколько стоил обед. Взял деньги за выпивку. Сдачу положил перед Йошкой.

Тут Йошка решил попросить Хуго еще об одном одолжении:

— Нет ли у тебя на примете порядочного ювелира?

— Ха! Как же! Найдешь среди этих пройдох честных людей!

— И все же придется… В России раздобыл кое-что, хочу продать.

— Сейчас колечки и камешки упали в цене. Наши ребята тащат их со всех концов мира, — не то с осуждением, не то с завистью проговорил Хуго. — Запиши адрес одного кровососа. Его зовут Карл Зейштейн.

Йошка на пачке сигарет записал улицу и дом, где жил ювелир, и распрощался с кельнером.

Чтобы скоротать время до вечера, он поехал в городской парк, сел под тень распустившейся липы. Из аллейки выпорхнула похожая на птичку старушка с букетом подснежников и прощебетала фразу, которая примерно звучала так: «Ну а что же мы купим сегодня?» Йошка развел руками — до цветов ли бедному отпускнику?!

На самом же деле его тревожил Павел: не заподозрила ли полиция что-либо в документах? Если возникнет опасность, нужно немедленно скрыться. Где? Франтишку привлекать к этому делу опасно, да и просто-напросто она не сможет обеспечить жилье. Хуго не приютит, знакомство с ним пока шапочное. Видимо, придется сразу же уезжать в Мюнхен. Город большой, легче затеряться. На первых порах можно пристроиться к почтовой начальнице, выждать, сменить документы, но в любом случае вернуться в Розенхейм и попытаться отыскать пути к этому «фаусту».

Незаметно наступил вечер. В восьмом часу он вернулся в «Альтказе». Распахнув дверь, сразу же увидел узкогрудого молодого человека, о котором Березенко сообщил через мать подпольщикам Киева, те передали сведения Центру. Несмотря на духоту в погребке, Ахим Фехнер был в потертом твидовом пиджаке и вигоневой фуфайке. Судя по пустым кружкам на столике, он осиливал второй литр. Не спросив разрешения, Йошка уселся напротив него. Подковылял Хуго и принес еще одну кружку.

— Вы здорово походите на нашего взводного Вальтера, — проговорил Йошка, встретившись с осоловевшим взглядом Ахима.

— Откуда вы знаете моего отца?

— Вы должны были получить от нас письмо, писали сразу после боя.

— Ничего не получал, кроме официального уведомления о смерти.

— Он погиб на моих глазах.

Ахим вцепился в рукав Йошки, закашлялся, выхватил платок, привычно прижал ко рту.

«Да у тебя, парень, туберкулез, и долго, видать, не протянешь», — подумал Йошка.

По желтому лицу Фехнера пошли красные пятна, на бледной, тонкой шее напряглись вены. С трудом подавив кашель, Ахим сказал:

— Не надо рассказывать. Отца все равно не воскресишь…

— И то верно. Мне вот повезло. Уволили подчистую, скоро придется искать работу.

— Теперь найти ее не проблема.

Йошка из заднего кармана брюк вытащил пачку купюр разного достоинства. Их он приготовил на непредвиденные расходы перед тем, как зайти в пивную.

— Вот что, парень. Возьми это. Купи масла, жиров… Ты должен поправиться.

Глаза Фехнера подозрительно заблестели.

— Фронтовое братство? Верните мне отца! — вдруг завопил он. — Не надо мне ваших денег!

Такого оборота Йошка не ожидал. Он сурово одернул Ахима:

— Уймись! Если бы ты не был таким задохликом, я бы сделал из тебя отбивную!

Фехнера вновь стал душить кашель. Он выкрикивал бессвязные слова, пытаясь построить какую-то фразу.

— Черт с тобой, ты недостоин своего отца, — сказал Йошка, поднимаясь.

Фехнер сделал попытку удержать его.

— Прочь руки!

Хуго вместе с тестем у стойки не без интереса следил за перепалкой. Йошка подошел к ним:

— Парень явно перепил.

— Не знаю, какая блоха укусила его сегодня…

Йошка подмигнул Хуго:

— Налей-ка нашего рейнвейна всем троим.

Выпили. Йошка не поскупился на чаевые. Кланяясь, тесть проговорил:

— Приходите, у нас самое лучшее пиво в городе.

— Только к вам и буду заходить…

Йошка доехал до пансиона, тихо приблизился к дому. Дважды прошел мимо, пока не увидел в освещенном окне флигеля Нину. У него отлегло от сердца. Значит, дело с пропиской прошло удачно, никакой засады нет, можно смело входить в калитку, на которой висела бронзовая пластинка с надписью «Пансион И. Штефи» под германским орлом со свастикой в когтях.

— …Я не стал связываться с неврастеником, — закончил свой рассказ Йошка.

— К тому же он был пьян, — согласился Павел.

— Уверен, Фехнер сам станет разыскивать меня.

Как это ни накладно было, но Йошке пришлось ездить в Мюнхен чуть ли не каждый день. Со стороны причина вполне объяснима: увлекшись девушкой с почты, отпускник не хотел терять попусту время. Он терпеливо ждал у окна, когда та закончит работу. Наблюдение за проходной БМВ ничего не давало. Человека, изображенного на фотографии у Владимирской горки, он не видел. Пришлось пойти на опасный шаг. С Элеонорой — так звали девушку — он уже сошелся настолько близко, что однажды, провожая ее домой, как бы между прочим спросил, не знает ли она господина Бера, служащего БМВ.

— Зачем тебе понадобился этот сухарь?

Йошка поведал трогательную историю о больной матери, от которой привез ему благословение и посылку.

— Из Киева? — удивилась Элеонора.

— Откуда же еще! Я лежал там в госпитале.

— Его письма, как и некоторых других, просматривает Лютц.