вы тогда вдруг свернули операцию? Надо полагать, не из- за меня же вы полезли в горы под пули чеченские?

Одинов нехотя кивнул. Отряд действительно отходил в самый неблагоприятный момент, когда группа уже успела себя обнаружить.

— Что там у вас стряслось?

— Да так. Какая- то глупая неувязка. Дали приказ вернуться на базу.

— Напарник мой немного чеченский понимал, — продолжал Григорий. — Короче, он сказал мне, что накануне в лагерь приехал очень важный человек. Боевики его называли странно — то ли мак, а может быть, маг, — он не понял. Но точно уловил, что этот маг обещал боевикам какую- то штуковину проделать, силу свою показать. Они перед ним на колени падали, край одежды целовали. Не все, правда. Скорее всего, самые одержимые. Короче, фанатики.

Впереди неожиданно проступили во тьме очертания высокого ограждения — сетка «рабица» с мелкими ячейками, сцепленными между собой кольчужным узором. Преграда не выглядела серьезной для профессионала класса Дмитрия, но в лесу у него автоматически обострялось чутье, и он ощутил, что реально систему безопасности на этом участке по периметру обеспечивают видеосистемы, индукционные датчики и лазерная «сетка» между деревьями. Кстати, в стволах некоторых из них были спрятаны на различных уровнях автоматические пулеметы.

— Пограничная зона, — констатировал Одинов. — Дальше нам нельзя. А жаль. Примерно через километр тайги начинается Сихотэ- Алинский заповедник. Нетронутый человеком край. Говорят, там водятся тигры и гималайские медведи.

— Вот бы где поохотиться! — мечтательно протянул Григорий. — Привезти бы станичникам отсюда хотя бы рога какого- нибудь горного оленя — их, кажется, называют здесь изюбрами.

Дмитрий молча вслушивался в отдаленные звуки живой природы, рождающие ночную симфонию. Он думал совсем о другом — о том, что за этой чертой властвуют совершенно иные законы жизни, главным принципом которых была свобода.

Дмитрию не спалось. Не потому, что сказывалась усталость и психологическое перенапряжение. На него что- то действовало извне — непонятное, незнакомое. И это внешнее влекло к себе, притягивало самым загадочным образом. Наверное, так действует на некоторых спящих людей луна, заставляя их вставать с постели и бродить по улицам, проделывая непонятные, подчас удивительно рискованные трюки, в которых демонстрируются сверхчеловеческие возможности.

То же самое было и в минувшую ночь, проведенную в лагере- томительные часы бессонницы, чередуемые странными видениями. И при этом утром появилась небывалая резвость, словно кто- то неизвестный, пытаясь вложить в него важную информацию, одновременно подпитывал Дмитрия дополнительной энергией. Но понять это неведомое Дмитрий пока не мог.

Легкая дремота, наконец, начала обволакивать его сознание. Мысли сделались вязкими и тягучими, как мед.

И он снова увидел себя в древнем святилище, в котором не было идолов. Утоптанная ровная площадка под открытым небом была огорожена частоколом, сплошь увитым цветущими растениями. Дмитрий стоял на коленях возле волхва и тот, возложив на его голову ладони, что- то говорил ему. Но Дмитрий не мог разобрать его слов. И лишь чувствовал одурманивающее тепло заскорузлых старческих ладоней. Видя свое бессилие, старец горестно опустил плечи и некоторое время стоял, раскачиваясь, как человек в безысходном горе. Потом, взяв в руку посох, стал показывать Дмитрию на каменные плиты, и тот увидел высеченные на них письмена. Рунический строй, который он не знал, но подумал, что надписи можно расшифровать.

Тогда старик вывел Дмитрия за ограду, и он увидел, что святилище находится на холме. Они подошли к месту, где был насыпан белый мелкий песок, подобный тому, который покрывает Куршскую косу в Литве, образуя настоящие дюны. Все тем же длинным посохом волхв принялся рисовать на песке изображения. Дощечку с письменами, горы, несколько елок и камень. Ткнув в него концом посоха, описал в воздухе полукруг, и Дмитрий подумал, что камень больших размеров.

Он взглянул на старца. Набежавший с моря ветер развевал его длинные спутанные волосы и всклокоченную бороду. Он был так худ и изможден, что сквозь холщовую его одежду светилась лишь одна бестелесная оболочка. Но глаза волхва теперь источали радость. Он что- то быстро заговорил, вскидывая руки и очи к небесам, по- видимому, благодаря их за чудо, ниспосланное им, — понимание.

Какой- то толчок заставил Дмитрия открыть глаза. Любой человек видит по ночам сны, но, проснувшись утром, большинство из них безвозвратно забывает. Но если его разбудить во время сна, он будет помнить все до мельчайших подробностей. Дмитрий задумался. Опять этот навязчивый сон. Неужели его разбудили специально, чтобы он осмыслил увиденное?!

В этом сне явно проглядывала символика образов! Дощечка с письменами — разумеется, знания. Горы и елки — пейзаж, антураж. Как, вероятно, и камень. Нет. На камнях в храме были рунические знаки, которые он не понял. Возможно, эти камни связаны между собой. Старик явно давал Дмитрию подсказку!

И опять накатили волны чужого воздействия. Дмитрия тянуло в тайгу, за пределы лагеря, и эту тягу невозможно было объяснить ничем обыкновенным. Тянуло так сильно, что хотелось все бросить и бежать туда, навстречу непонятному, которое магическим образом было связано с вещими снами. Что его там ждало, он не знал, но был уверен, что его призывают не напрасно. Быть может, в тайге берет начало ручеек его судьбы, который приведет Дмитрия к пониманию своего предназначения.

Он порылся в тумбочке, вытащил карту местности, в которой находился лагерь, и компас. Сориентировался, отметив точку отсчета на карте — учебный центр. С помощью компаса указал направление непонятной силы, влекущей его к себе. Ему почему- то казалось, что прямая линия, которую он прочертил, приведет его к метеориту, рухнувшему в отрогах Сихотэ- Алиня 12 февраля 1947 года. Но этого не случилось. Линия прошла в стороне от места падения таинственного посланника небес.

Дмитрий вышел на террасу. Стояла красивая ночь, без единого облачка в небе. Она уже сотворила свою симфонию, в которой можно было различить отдельные звуки: и скольжение по траве змеи, и жалобный крик потревоженной птицы. Переплетаясь между собой, звуки ночи создавали неповторимые мелодии. В них угадывались муки рождения и предсмертной агонии, но преобладающими были интонации любви. С дальнего дерева на Дмитрия уставились крупные желтые глаза, как два куска янтаря, подсвеченных солнцем. Филин!

Ощущение энергетического каната, тянущего к себе, стало ослабевать. Дмитрий вернулся в комнату, укрылся одеялом с головой, хотел произнести мысленно молитву, но на первых же словах незаметно уснул.

Сон был, как явь. Все та же вершина холма, но теперь на ней полыхал огромный костер из ясеневых сучьев, разложенный несколько в стороне от святилища. Возле костра- множество людей в холщовых рубищах, с костяными амулетами на шеях и ритуальными ножами на поясах. Волхвы! Они сидели вокруг каменной плиты, протянув к ней руки, и, закрыв глаза, раскачивались из стороны в сторону. Потом, поднявшись с земли, запели гимн своему богу и стали водить хоровод. Останавливаясь по команде какого- то старца, сидящего прямо на плите в позе «лотоса», они вскидывали руки вверх и выкрикивали вслед за ним ключевые слова.

Дмитрия поразили их лица — одухотворенные, восторженные, светящиеся глубинной мудростью. Эти люди, наверное, знали тайну слова и умели концентрировать энергию каждого в одно целое, многократно усиленное, потому что вокруг плиты сначала появился легкий туман, потом задрожал и завибрировал сам воздух, и, наконец, затряслась земля.

Плита начала менять цвет, постепенно светлея. И, когда он стал дымчато- голубым, старец спрыгнул с плиты, и она осторожно оторвалась от земли.

Обряд продолжался. Сияющий старец, по- видимому, главный жрец, потрясая ладонями, призывно