дочерью были счастливы поддержать молодого Жана-Франсуа в работе, ни словом не упрекнув его (насколько мы можем судить) за те невзгоды и лишения, которые им пришлось пережить. Он пытался справиться со школьной системой, но, в конце концов, родители подчинились неизбежному и наняли частного преподавателя.
В возрасте десяти лет Жан-Франсуа был отослан к своему брату в Гренобль. Этот город дал одаренному мальчику прекрасные возможности, а Жак-Жозеф, который всегда жалел, что не получил хорошего образования, предложил оплатить учебу младшего брата. К тому времени Жак-Жозеф Шампольон сменил имя на Жака-Жозефа Шампольона-Фижака. Жан-Франсуа так и остался просто Шампольоном, но иногда его называют Шампольоном-младшим, чтобы не путать с братом.
Жан-Франсуа начал посещать частную школу, овладел латинским и греческим языками, а затем стал делать успехи в арабском, древнееврейском, сирийском и халдейском языках. Ему даже посчастливилось познакомиться с Жаном-Батистом Жозефом Фурье, членом «Комиссии» Наполеона, страстно интересовавшимся всем, что касалось Египта. Фурье приехал в Гренобль работать над «Описанием» и нанял Жака-Жозефа подготовить предисловие. Именно Фурье первым показал одиннадцатилетнему мальчику иероглифы.
Когда в Гренобле открылся новый государственный лицей, или общеобразовательная школа, Шампольон-младший успешно сдал экзамены и стал одним из ее первых учеников, получив государственную стипендию, которая покрывала две трети платы за обучение. Заботливый Жак-Жозеф оплатил недостающую сумму.
Жан-Франсуа глубоко возненавидел эту перемену в своей жизни, хотя и никому не говорил об этом. Ему не нравилась царящая в заведении военная дисциплина, необходимость учить математику, а еще то, что приходилось подчиняться строгому учебному расписанию, которое, как ни странно, не предусматривало изучение арабского, древнееврейского, сирийского и халдейского языков. Но понимая, что нигде в другом месте он не сможет получить образование лучше, ему удалось несколько лет терпеть пребывание в этом месте, самостоятельно изучая коптский, итальянский, английский и немецкий языки. Только в 1807 г., когда в лицее вспыхнул бунт против суровых условий, Жак-Жозеф смягчился и позволил брату жить дома и посещать не все занятия. В августе обучение подошло к концу, и молодой Шампольон решил отправиться в Париж и продолжить изучение древних языков.
Уже тогда Жан-Франсуа полностью посвятил себя Египту и расшифровке иероглифов. И он был не одинок. Согнувшись над книгами в библиотеках, интеллигенция Европы ломала голову над загадкой. В этой гонке не было призов, разве что шанс стать первым, кому удастся познать утраченную мудрость египтян, но для многих иероглифика превратилась в настоящую одержимость. Высокопрофессиональные ученые не желали делиться своими открытиями, каждый хотел лично открыть миру тайну. Как в страшном сне, преследовала их мысль о том, что может опередить кто-то другой, возможно, какой-нибудь неизвестный соперник из Англии или Германии. Ученые и приблизительно не представляли, каких успехов достигли коллеги. Они даже толком не знали, кто именно трудится над решением этой древней загадки.
Все это служило для Жана-Франсуа стимулом. К счастью, Жак-Жозеф, обладавший талантом к языкам, прекрасно осознавал сложившуюся ситуацию. Он уже пытался, правда, неудачно, расшифровать Розеттский камень и готов был оказать младшему брату как финансовую, так и моральную поддержку, несмотря на то, что к тому времени уже обзавелся семьей:
Как до него Атанасиус Кирхер, молодой Шампольон верил, что ключ к египетскому языку лежит в глубоком понимании коптского, что упускали предыдущие переводчики. Теперь он полностью посвятил себя изучению этого языка. Овладев им, Жан-Франсуа надеялся понять текст, сделанный демотическим письмом, а затем расшифровать иероглифы. Посещая в разное время Французский колледж, Школу восточных языков и Национальную библиотеку в Париже, изучая богослужебный коптский египетских жрецов, он придумал схему, отвечающую его собственным нетривиальным потребностям. Известный эксперт по иероглифам Сильвестр де Сасси стал одним из новых учителей Шампольона. Единственной, но не дающей Жану-Франсуа покоя, проблемой было отсутствие оплачиваемой работы и постоянно висящая над ним угроза попасть в армию, в которой на тот момент как раз не хватало крепких молодых людей. Жан рос худым мальчиком и не отличался здоровьем. Но не он один был таким – вся Франция страдала от высокой инфляции и нехватки еды из-за постоянных военных кампаний Наполеона.
В 1809 г. фортуна улыбнулась восемнадцатилетнему Шампольону – он опубликовал труд по географии Египта, первую часть своей большой работы, и получил должность преподавателя истории древнего мира в новом университете Гренобля. Тогда же Жаку-Жозефу предложили должность преподавателя греческой литературы в том же самом университете, и оба брата получили докторскую степень. Только одно огорчало Жана-Франсуа – его оклад был до обидного мал, а ведь приходилось учить своих бывших одноклассников по лицею, и копии иероглифов в Гренобле достать было куда тяжелее, чем в Париже.
Но рано или поздно таланту братьев Шампольонов суждено было получить признание. Ни один из них не обладал обаянием дипломата, которое могло бы обеспечить им тихую и не богатую событиями жизнь в университете, оба были открытыми людьми, не ладили с начальством и оба слишком сильно интересовались политикой. Впрочем, в конец концов оба остепенились. К 1813 г. Жан-Франсуа почувствовал, что готов сделать предложение Розине Бланк. К сожалению, ее семья не дала согласил бедный преподаватель был невыгодной партией для прекрасной молодой дочери состоятельного производителя перчаток.
По другую сторону Английского канала работал другой гений – эрудит доктор Томас Юнг, ученый, астроном и музыкант, уважаемый медик и преподаватель натурфилософии в Королевском институте. Юнг тоже был вундеркиндом, который уже к двум годам научился читать. Тридцатью девятью годами позже, в 1814 г., он уже владел латинским, греческим, итальянским, французским, арабским и персидским, однако не проявлял никакого интереса к древнеегипетскому языку, пока сэр Уильям Бротон не подарил ему коллекцию фрагментов папируса. Сэр Уильям лично «спас» свиток папируса из египетской гробницы, в которой лежала наводящая ужас мумия. Во время перевозки в Англию папирус каким-то образом попал в морскую воду и серьезно пострадал. Признаться, это был не самый легкий текст, с которого стоило бы приступать к изучению иероглифов, но он вдохновил Юнга. Вскоре молодой человек уже работал над надписью на Розеттском камне и, опубликовав правда, не очень успешную работу с попыткой расшифровать демотический текст, начал изучать коптский язык. Надпись, обнаруженная на упавшем греко-римском обелиске в храме Исиды на острове Филе, нанесенная иероглифами и продублированная на греческом языке, очень помогла ему, так как иероглифы, заключенные в картуши, можно было сопоставить с текстом на греческом. Ранее английский археолог Уильям Бэнкс предъявил на обелиск права и уже нашел в тексте имя Клеопатры. А Юнг обнаружил имя королевы Вероники.
Если Шампольону вечно не хватало денег, то Томасу Юнгу – времени. Его интересы были весьма обширны, у него была работа, и он просто не мог посвящать столько времени лингвистике, как французский ученый. Тем не менее, он успешно расшифровал по меньшей мере сорок иероглифических знаков. Опубликованный им анализ сильно помог Шампольону – ему удалось поработать над трудами Юнга и подправить их, и на многие года они стали друг для друга хорошими товарищами и коллегами и в то же время непримиримыми врагами.
Английский исследователь первым до конца понял, что демотическая письменность была не полностью буквенной, как английская или греческая, а использовала буквенные символы, чтобы написать слово иностранного происхождения, например, Птолемей. Он был достаточно проницательным, чтобы написать работу на эту тему. И хотя некоторые из его открытий были известны и ранее, все же данный труд достоин цитирования:
