Выгрузились мы под Москвой. Здесь пае включили в состав формирующейся 116-й отдельной танковой бригады, которая спешно была отравлена в распоряжение Брянского фронта.

Наше первое боевое крещение было довольно трагичным. Оно показало, что мало иметь хорошие танки, нужно еще и уметь правильно организова ть их боевое использование.

Разгружался наш эшелон под бомбежкой в районе Воронежа. Мы прибыли сюда в последних числах июля 1942 г… те. как раз в тот момент, когда началось летнее наступление немцев из района восточнее Курска в направлении Воронежа. Нашу бригаду тут же выдвинули своим ходом в район западнее Касторной. Здесь нам приказано было занять рубеж обороны и любой ценой удерживать его от наступающих танков, кавалерии и пехоты противника. С нами не было ни пехоты, ни артиллерии, ни авиационного прикрытия.

Командир батальона вызвал к себе офицеров для постановки боевой задачи. Меня поразила бледность командира танка, вернувшегося от комбата. Он. словно предчувствуя недоброе, обнял и поцеловал Кутдуза. печально поглядел на нас с Толей, с неожиданной лаской погладил своего заряжающего по голове и потрепал меня по щеке.

Все проходило в страшной спешке. Чувствовалась растерянность высокого начальства. Рубеж был выбран командованием наспех, прямо на открытой местности. не защищенной ог противника какими-либо естественными преградами. Времени на подготовку окопов дня танков уже не оставалось. И если с земли нас частично маскировали высокие хлеба. то с воздуха наши танки и тянущиеся за ними следы от гусениц и примятые колосья были видны как на ладони. Поэтому еще задолго до появления немецких танков на нас обрушился мощнейший бомбовый удар немецких самолетов, безраздельно господствовавших в воздухе. Они строились над нами в карусель. поочередно пикировали, сбрасывали бомбы и вновь возвращались в строй. Нам оставалось лишь смотреть на них с обреченным видом и покорно ожидать своей участи.

К середине дня от нашего батальона осталось лишь несколько танков. Тем не менее когда налет прекратился и показались немецкие танки и пехота, наши уцелевшие танки открыли по ним огонь. Один из наступавших немецких танков двигался прямо на нас и, быстро приблизившись, открыл огонь. От попадания немецкого снаряда наш танк вздрогнул, в неплотности моей шаровой установки влетели мелкие огненные брызги. Я никогда не был кровожадным. Но страх порождает ненависть. И когда я увидел, как от выстрела лейтенанта Гаврилко немецкий танк задымился и тут же был объят пламенем, я испытал чувство настоящего ликования. «Не они нас. а мы их!», — радостно пела моя душа. В этот момент я увидел, как откуда-то с боков башни горящего немецкого танка вываливаются на землю члены его экипажа, «Неужели от одного нашего снаряда разорвало башню?» — успел подумать я. Лишь потом я разглядел, что в немецком танке Т-III люки башни расположены не в крыше, как у нас, а в бортах башни. Немцы, выскочившие из танка, тут же укрылись в высоких колосьях. Охваченный каким-то охотничьим азартом, я пустил в их сторону наугад несколько пулеметных очередей, но не знаю, достигли ли они своей цели.

Справа и слева от огня наших соседей заполыхали еще несколько немецких танков. Нас переполнила гордость и за себя, и за наших товарищей, и за наши «тридцатьчетверки», оказавшиеся сильнее хваленых немецких танков, покоривших всю Европу.

Когда стало ясно, что атака немцев захлебнулась. наше командование, несмотря на огромные потери, понесенные нами от бомбежки, приняло решение оставшимися силами перейти в контратаку. Последовала команда «Вперед!» Наш танк рванул с места. Я не то от упоения, не то от еще не полностью преодоленного страха, не ожидая команды и не видя цели, стал строчить длинными очередями из пулемета, за что быт тут же огрет по затылку. Дальнейшие события разворачивались молниеносно и закончились плачевно.

При движении танка по хлебному нолю смотровые приборы механика-водителя вскоре были забиты зернами и зрелыми колосьями. Как только Кутдуз попытался открыть люк. в него, как из веялки, посыпался сноп мякины, засасываемой внутрь танка вентилятором охлаждения двигателя. Она слепила глаза, забивала нос и рот. Люк тотчас же был захлопнут. Дальнейшее движение танка Кутдуз осуществлял вслепую по сигналам командира. Время от времени танк делал короткие остановки, звучал выпрел из пушки, и танк продолжал движение. Результата этой стрельбы я через засоренное снаружи отверстие в бронировке своего пулемета разглядел, не мог.

Вскоре впереди танка стали раздаваться разрывы мощных снарядов. «Это уже не танки, — сразу же екнуло у меня сердце. — Это бьет немецкая артиллерия». И вот во время очередной короткой остановки нашего танка раздался оглушительный удар. Танк содрогнулся и сразу же заполнился дымом. Стало горячо и смрадно. Вражеский артиллерийский снаряд попал в борт башни и пробил его. Застучали осколки. На пол башни с отчаянным криком упал тяжело раненный лейтенант. У него была оторвана рука, разворочен левый бок, и весь он был посечен мелкими осколками. Мы были оглушены и находились в шоке. Первым пришел в себя Кутдуз. Он попытался с моим участием оказать помощь командиру, замотать рану бинтом из аптечки и стянуть остаток руки жгутом. Но остановить кровь не удалось. Лейтенант весь посинел, непрерывно стонал и просил пить. Дыхание его было прерывистым, хриплым, с бульканьем в горле. Вскоре он затих, потеряв сознание. Подскочившие к танку санитары помогли нам вытащить лейтенанта из машины и. уложив на плащ-палатку, понесли его в тыл. Как потом выяснилось, не приходя в сознание, лейтенант Гаврилко скончался.

Наше положение было критическим. В башне зияла пробоина, был разбит прицел, повреждены осколками механизмы поворота башни и подъема пушки. Пушка была намертво заклинена. И хотя немцы не возобновляли атак на нашем участке, к концу дня выяснилось, что они обошли нас с обеих сторон и продолжают продвигаться вперед Звуки перестрелки раздавались уже далеко позади нас. Немецкие самолеты, не обращая на нас никакого внимания, везли свой бомбовый груз дальше на восток.

Из старших начальников никого с нами не оказалось. На мои запросы по радио никто не отвечал. Оставшись без командира танка, с бездействующим оружием. без связи с вышестоящим командованием. мы вынуждены были искать пути для отхода. Мысли о том. чтобы бросить свой подбитый танк, ни у кого из нас не возникало. Пользуясь наступившими сумерками и прячась в высоких колосьях и в оврагах, мы пытались проскользнуть в восточном направлении незаметно для противника. Нам казалось, что рев нашего дизеля и грохот гусениц слышны ночью за много километров. Однако к рассвету нам удалось проскочить к еще не занятой немцами Касгорной. Здесь мы наткнулись на офицера штаба нашей бригады. Мы не знали, как он отнесется к тому что мы самовольно покинули поле боя. Однако выяснив наши обстоятельства, он похвалил нас за то, что мы сумели вывести из полуокружения поврежденный танк, и дал указание отходить к Воронежу.

На станции Отрожка нас под бомбежкой вместе с другими поврежденными танками погрузили в железнодорожный эшелон дня отправки на ремонт. В спешке мы нс успели получить продпайки. Правда, нам выписали продаттестаты. но воспользоваться ими в пути следования мы так и не смогли. На крупных станциях, где находились военные коменданты и имелись продпункты, наш состав не останавливался. Зато мы подолгу стояли на мелких разъездах в степи. пропуская все встречные эшелоны, двигавшиеся в сторону фронта. От голода нас спасли только остатки продуктов, прихваченных нами наспех в безлюдной Касторной с полок всеми покинутого магазина. Все это время, начиная с момента отправки на фронт, у нас не было возможности помыться, сменить белье, мы были грязными и обовшивели Вскоре выяснилось, что нас везут