его страну великой; он поспособствует восстановлению прежней дружбы между нашими государствами и даже возникновению новых отношений, благодаря которым в годину наших испытаний британский флот поспешит в наши воды, а британские штыки поддержат наши кинжалы. Мне известно, хотя об этом вам еще не объявлено, что Руперт Сент-Леджер уже получил подписанное самим английским королем разрешение выйти из британского подданства, а значит, он может сразу же просить гражданство у нас. Мне также известно, что он прибыл сюда с огромной собственностью, которая дает ему возможность укреплять наши военные силы на случай реальной угрозы. Он распорядился — и я свидетель этого — построить еще девять военных кораблей того же класса, что и судно, сослужившее столь славную для нас службу и одолевшее турок или пиратов — да кем бы они там ни были. Он занялся укреплением Синего входа на свои средства — и с таким размахом, что наша гавань вскоре не уступит Гибралтару и будет надежной защитой от австрийцев, собравших несметные силы в Бьокке-ди-Каттаро.[117] Он уже устраивает аэробазы на наших самых высоких горных вершинах — для использования военных аэропланов, которые строятся по его заказу. Это такие люди, как он, делают нацию великой, и я абсолютно уверен, что в его руках эта прекрасная земля расцветет и наш благородный и свободолюбивый народ станет жить в крупной державе мира. И поэтому, братья, позвольте мне, тому, которому дорог этот народ, его прошлое и будущее, позвольте мне просить вас оказать мужу моей дочери честь, уже предложенную вами вашему старому слуге. Что касается моей дочери, то я говорю и за нее тоже. Ее достоинство не будет ущемлено. Будь я королем, она, как дочь моя, стала бы принцессой. Но теперь она станет королевой при великом короле, и ее род — а это мой род! — будет процветать во славе новой династии.

Братья мои, ради дорогой нам всем Синегории сделайте господаря Руперта, уже столь отличившегося перед вами, вашим королем. А меня тем самым сделайте счастливым — в моем монастырском уединении.

Когда воевода завершил свою речь, все, кто был в зале, по-прежнему молчали и продолжали стоять. Но было очевидно, что они согласны откликнуться на его просьбу. Председатель Совета верно истолковал общее мнение, когда сказал:

— Господа члены Национального Совета, архиепископ, владыка, господин председатель Совета юстиции и господин верховный судья, архимандриты и все присутствующие здесь, мы заблаговременно подготовили ответ воеводе Петру Виссариону из славного рода Виссарионов, удовлетворяющий его просьбу. Не так ли?

На что прозвучало хором:

— Да, так.

Он продолжил:

— Хорошо. Тогда не попросим ли мы господаря Руперта из рода Сент-Леджер, породнившегося благодаря браку с воеводиной Тьютой, единственной дочерью воеводы Петра Виссариона, прийти сюда завтра? И когда он будет среди нас, не предложим ли мы ему корону и королевский сан в Синегории?

Вновь прозвучало единодушное:

— Да!

На этот раз звук разнесся точно голос гигантского барабана, и засверкали выхваченные кинжалы.

Таким образом заседание было отложено на один день.

сентября 10-го, 1907

Когда Национальный Совет собрался сегодня на заседание, воевода Петр Виссарион был в зале, но сидел в отдалении, так что его присутствие замечалось не сразу. После завершения необходимых формальностей прозвучал вопрос: находится ли в числе присутствующих господарь Руперт (мистер Руперт Сент-Леджер), за чем последовал ответ: ожидает в зале для высоких должностных лиц. И спустя минуту- другую он вошел в зал заседаний вместе с посланной за ним депутацией. Как только он появился в дверях, члены Совета встали со своих мест. Раздались бурные приветствия, засверкали выхваченные кинжалы. Мгновение он стоял молча со вскинутой вверх рукой, будто показывая, что хочет говорить. И когда это было замечено, в зале воцарилась тишина, он же произнес:

— Прошу вас, позвольте воеводине Тьюте Виссарион, прибывшей сюда вместе со мной, тоже слышать оглашение ваших пожеланий.

Тут же послышались громкие возгласы одобрения, и он, поклоном выразив благодарность, отлучился, чтобы ввести ее.

Появление воеводины было встречено такой же овацией, какая досталась и господарю Руперту, и воеводина поклонилась с грациозным достоинством. Вместе с мужем она была проведена к почетным местам в зале — чету сопровождал Председатель Совета. Тем временем подле предназначенного господарю кресла поставили еще одно, и чета села.

Затем Председатель огласил пожелание Совета, выражавшего волю народа, пожелание, чтобы господарь Руперт принял корону и королевский сан в Синегории. Прозвучали почти те же самые слова, что и накануне, когда с предложением принять корону Совет обращался к воеводе Петру Виссариону. Господарь Руперт сосредоточенно слушал. Предложение Совета было явно неожиданным для него, но он прекрасно владел собой. Когда же он узнал о том, что подобную честь уже оказывали воеводе, но тот высказался в пользу него, он поднялся, чтобы ответить, и в зале наступила полная тишина. Он начал сбивчиво благодарить Совет, потом неожиданно стал, на удивление, спокоен и произнес:

— Прежде чем я попытаюсь дать ответ, я хотел бы узнать, разделит ли со мной эту великую честь моя дорогая жена, воеводина Тьюта Виссарион, столь замечательно подтвердившая свою способность выполнить любую роль, если речь идет о благе страны. Я бы с радостью…

Воеводина перебила его. Встав рядом с ним и держа его левую руку в своей, она сказала:

— Не думайте, господин Председатель и все собравшиеся здесь господа, что я отваживаюсь перебить мужа потому, что как жена в чем-то проявляю неуважение к нему, человеку, который так дорог всем нам, синегорцам. Я присутствую здесь как его жена, но и как воеводина Виссарион. И, памятуя о том, что представляю многие поколения женщин этого благородного рода, чувствую, что говорить мне повелевает мой долг. Мы, женщины из рода Виссарион, на протяжении столетий никогда не вступали в соперничество с нашими мужьями. Я знаю, мой дорогой муж простит мне, если я, как жена, допущу промах; но сейчас я обращаюсь к Совету Нации и говорю, поставив себя в иное положение, говорю иным языком. Мой дорогой муж, боюсь, не знает, как знаете вы и знаю я, что в древней истории этой страны, в пору королевского правления, соблюдался закон мужского превосходства, ставший впоследствии известным как Lex Salica.[118] Господа члены Совета Синегории, я жена по обычаям нашей страны, и пусть женой я стала недавно, во мне течет кровь синегорок-патриоток сорока поколений. Я поступила бы неподобающе, я, жена, уважаемая мужем, который уважаем всеми вами, если бы посягнула на перемену древнего обычая, почитаемого у нас тысячи лет и составляющего гордость синегорок. Какой же это был бы недостойный пример в наше время, когда себялюбивые женщины в других странах предают забвению свою женственность и соперничают с мужчинами, добиваясь равенства! Мужи Синегории, я говорю за всех женщин нашей земли и говорю вот что: мы очень дорожим славой наших мужей. Быть им спутницами — в том наше счастье, быть им женами — в том смысл нашей жизни, быть матерями их детей — в том наша причастность к славе, принадлежащей им.

И поэтому я прошу вас, мужи Синегории, позвольте мне оставаться женой, подобной всем женам нашей страны, а значит, равной им в праве на семейное счастье, полагающееся женщине; и если меня удостоят такой бесценной чести, я бы хотела быть образцом женских добродетелей.

С низким и грациозным поклоном воеводина опустилась на свое место.

Ее отказ от сана королевы, несомненно, не мог быть не принят. И для нее громкий хор одобрительных возгласов и дружный взмах кинжалов стали почестью, превосходящей всякую корону, возлагаемую на женскую голову.