сожалели, что обязанности заставили их на время отлучиться, и поэтому они не смогли вместе со мной приветствовать вас.

Ваша честь, говорю Вам, это был урок, который каждый, кто видел происходившее, навек запомнит. Она всем нам показала, как не уронить свое достоинство. У меня аж мурашки по телу пошли, и мое старое сердце, радуясь, подскочило в груди.

Позволю себе предположить как верный Ваш слуга, который за многие годы немало повидал, что Вашей чести, по-видимому, пока ничего не известно о том, о чем я, по Вашей просьбе, сообщаю Вам. Не сомневайтесь, воеводина сама вам расскажет все, что Вы пожелаете узнать. Но сдержанность с Вашей стороны будет для нее благом, впрочем, может быть, и для Вас тоже.

И чтобы Вы все знали, как Вам того хотелось, чтобы у Вас было время составить такое отношение к событиям, какое считаете нужным, я посылаю этот отчет Вам сразу же, с гонцом. Будь здесь аэроплан, я бы сам им воспользовался. Я вскоре уеду отсюда в Отранто, чтобы дождаться прибытия сэра Колина.

Верный слуга Вашей чести

Рук

августа 9-го, 1907

Мне видится некая предопределенность в том, что Руперта не было дома, когда приехал этот ужасный молодой человек, Эрнст Мелтон, хотя, возможно, будь Руперт с нами, он не посмел бы вести себя так скверно. Конечно же, я все узнала от горничных; Тьюта ни словечка не сказал мне об этом. Плохо и глупо с его стороны было уже пытаться поцеловать такую приличную молодую женщину, как Джулия, которая золото, а не человек, и скромна, все равно что девушка с наших гор; но оскорбить Тьюту!.. Мелкая тварь! Да самый последний идиот из дома умалишенных в тропиках, где уже жара сводит с ума, поступил бы разумнее! Если Майкл, виночерпий, собирался убить его, то интересно, что бы сделали Руперт и ее отец? Как все-таки я благодарна Провидению, что Руперта здесь не было в тот момент. Хорошо, что и меня при этом не было, а то бы я выставила себя на посмешище, что Руперту не понравилось бы. Он, эта мелкая тварь, уже по одеянию дорогой моей девочки мог бы догадаться, что перед ним кто-то непростой. Но по одной причине все же жаль, что я не видела ее тогда. Мне говорили, что она, сохраняя достоинство, была сама королева и что ее смирение, когда она встречала родственника со стороны мужа, будет служить теперь примером всякой женщине в этой стране. Не проговориться бы Руперту, что я слышала про этот случай. Потом, когда все минует и этот молодой человек благополучно покинет нас, я расскажу ему. Мистер Рук — адмирал Рук, следует сказать, — должно быть, на самом деле замечательный человек: ведь как держал себя в руках! А мне-то говорили, что в молодые годы он был похуже самого старины Моргана с Панамы.[111] Мистер Эрнст Роджер Хэлбард Мелтон из Хамкрофта, графство Сэлоп, и не догадывался, что ему могли «переломить хребет».

К счастью, я услышала о его встрече с Тьютой прежде, чем он зашел ко мне, ведь я вернулась с прогулки, когда он уже прибыл. Передо мной был прекрасный пример Тьюты, и я решила, что при любых обстоятельствах покажу себя воспитанной женщиной. Но я и не представляла, какой презренный это был человек. Подумать только, сказал мне, что я возгордилась из-за того положения, которое Руперт занял здесь, ведь я была его гувернанткой! Сначала он вообще сказал «нянькой», но потом запнулся, поправился, будто вспомнив о чем-то. С радостью признаюсь, что я и глазом не моргнула. Хорошо, что не было с нами сэра Колина, потому что я нисколько не сомневаюсь, что если бы он услышал это, то сам бы «переломил хребет» гостю. Отсрочка у мистера Эрнста недолгая, потому что сегодня утром Руперт получил отправленное с Гибралтара письмо, где говорится, что сэр Колин со всем его кланом прибудет вскоре после письма. Он зайдет в Отранто на тот случай, если кто-нибудь сможет оттуда проводить его к Виссариону. Дядя рассказывал мне, как этот молодой грубиян протянул ему вместо руки палец в конторе мистера Трента, но, конечно же, дядя и виду не подал, что заметил этот жест. Не сомневаюсь, что, когда сэр Колин приедет, этому молодому человеку, если он еще будет здесь, придется вести себя как надо, хотя бы только из-за сэра Колина.

Я едва успела закончить свои записи, как дозорный с башни оповестил нас, что «Тьюта» — так Руперт назвал аэроплан — показалась над горами, на своем пути из Плазака в Виссарион. Я поспешила увидеть, как он прибудет, ведь я еще не видела Руперта на его «аэро». Мистер Эрнст Мелтон тоже появился. А Тьюта, конечно же, опередила всех нас. Она, похоже, инстинктивно догадывается о возвращении Руперта.

Это было красивое зрелище — маленький аэроплан, с распростертыми, будто у птицы, крыльями, парил высоко над горами. Руперту с его спутником приходилось преодолевать встречный ветер, а иначе мы бы и до башни дойти не успели, как они были бы здесь.

Когда же «аэро» начал снижаться по ближнюю сторону гор, которые в какой-то мере были ему защитой, скорость его стала необыкновенной. Но мы, конечно, не могли бы сказать, просто глядя на него, с какой скоростью он шел. Только видя, как быстро горы и холмы отступали назад от летящей машины, мы сумели заключить, что скорость ее очень велика. Когда она оказалась над предгорьем, что в десяти милях отсюда, машина стремительно заскользила вниз, а когда подлетела совсем близко, то немного поднялась в воздухе, затем, будто стрела, выпущенная из лука, опустилась на башню, плавно двинулась к месту крепления и застыла. Позади Руперта сидел воевода, и, должна сказать, он держался за переборку крепче, чем Руперт за штурвал.

Когда они спустились, Руперт со всей сердечностью приветствовал своего кузена в Виссарионе.

— Как вижу, — сказал он, — ты уже познакомился с Тьютой. Теперь можешь поздравить меня, если хочешь.

Мистер Мелтон долго расхваливал ее красоту, но потом, прервав свои похвалы, сказал что-то о неудачном выборе наряда, имея в виду погребальную одежду. Руперт рассмеялся и, хлопая его по плечу, пояснил:

— Это одеяние, похоже, станет национальной одеждой всех патриоток Синегории. Когда ты кое-что узнаешь о значении этого наряда для всех нас, ты поймешь. А пока прими к сведению, что нет человека среди синегорцев, которому не нравился бы этот наряд и который не славил бы Тьюту за то, что она носит его.

Грубиян же ответил такими словами:

— В самом деле? А я думал, что вы готовитесь к балу-маскараду.

На это злое замечание Руперт откликнулся довольно раздраженно:

— Не советую тебе думать подобным образом, пока ты в этих краях, Эрнст. Здесь хоронят людей и за куда меньший проступок.

Грубияна, казалось, что-то поразило — то ли смысл сказанного Рупертом, то ли манера, в которой это было сказано, — потому что он несколько секунд молчал, прежде чем заговорить.

— Я очень утомлен долгим путешествием, Руперт. Ты и миссис Сент-Леджер не будете возражать, если я удалюсь в свою комнату и вздремну? Мой лакей мог бы попросить чашку чая и сэндвич для меня?

августа 10-го, 1907