— Хозяин седня ч’ртовски не в духе.

Когда мы завидели Меледу, мистер Мелтон послал за мной и спросил, где мы должны пристать. Я поинтересовался, не передумает ли он, ведь мы держим курс на Виссарион, однако добавил, что получил указания пристать к берегу, где бы он ни пожелал. Тогда он сказал, что хотел бы провести вечер там, где он смог бы увидеть какую-то «жизнь». Довольный собой, он продолжил, как, вероятно, думал, в шутливом тоне и сказал, что я, похоже, сумею «проинструктировать» его в таких делах, поскольку даже «человек, отживший свой век», вроде меня, еще знает толк в женщинах.

Я ответил ему, как мог, почтительнее, что не разбираюсь в делах, которые, вероятно, представляют интерес для мужчин помоложе, но не для меня. Он ничего больше не сказал, и я, подождав дальнейших распоряжений и не дождавшись, произнес:

— Полагаю, сэр, мы пойдем к Виссариону?

— Да иди хоть к черту, если тебе хочется! — был его ответ. И он отвернулся.

Когда мы вошли в ручей у Виссариона, он, казалось, немного смягчился, стал не таким агрессивным; но, услышав, что Вы задерживаетесь в Плазаке, вновь сделался «нахальным», как говорят американцы. Я всерьез опасался, что может случиться несчастье, прежде чем мы прибудем в замок, потому что на причале стояла Джулия, жена Майкла, виночерпия, а она, как Вам известно, красавица. Мистера Мелтона, она, казалось, поразила, и, будучи польщенной вниманием джентльмена-чужестранца и родственника Вашей чести, она позабыла про сдержанность, свойственную большинству женщин в Синегории. Тогда мистер Мелтон, не задумываясь, заключил ее в объятия и поцеловал. Тут же поднялся шум. Стоявшие на пристани горцы выхватили свои кинжалы, и смерть была уже рядом. К счастью, мужчины помедлили, пока Майкл, прибежавший на причал, когда произошел этот возмутительный случай, не подлетел к виновному в оскорблении, размахивая над головой кинжалом, с явным намерением обезглавить его. В тот же миг — сожалею, что приходится говорить об этом, потому что впечатление он произвел ужасное, — мистер Мелтон, в панике, кинулся на колени. Но это принесло свою пользу, поскольку за несколько секунд лакей мистера Мелтона, малышка-кокни, у которого в груди билось сердце настоящего мужчины, буквально силой проложил себе путь сквозь толпу, встал впереди своего господина в позе боксера и крикнул:

— Нуа, д’вайте, н’валивайтесь всей гурьбой! Чё он т’ково сделал, а? Бабенку п’целовал, как всякий м’жчина сделал бы. Еж’ли охота чье горло п’ререзать, тай д’вайте мое. Мне не боязно!

В его вызове было столько подлинной отваги, и вызов этот так выгодно отличался от малодушия другого участника сцены (простите, Ваша честь, но вы желали слышать правду), что я порадовался за нацию англичан. Горцы оценили его храбрость и отсалютовали ему своими кинжалами, включая Майкла.

Малыш-лакей, полуобернув голову, пронзительно зашептал:

— Отступаем, хозяин! Да вст’вайте же, а не то они изрежут вас на к’сочки! Вон мистер Рук, он пр’кроет вас.

К тому времени мужчины уже были способны слышать голос разума, и когда я напомнил им, что мистер Мелтон кузен Вашей чести, они спрятали кинжалы и вернулись к работе. Я предложил мистеру Мелтону следовать за мной и направился к замку.

Ступив во двор, огражденный стенами, и приблизившись ко входу, мы увидели большую группу слуг, а вместе с ними и много горцев, которые организовали охрану замка с той поры, когда была похищена воеводина. Поскольку Ваша честь и воевода отбыли в Плазак, то на время вашего с ним отсутствия охрана была удвоена. В дверях показался дворецкий, и слуги отступили, а горцы разошлись по двору и встали в дальних его концах. Воеводина, конечно, была предупреждена о приезде гостя (Вашего кузена) и по старому обычаю Синегории вышла встретить его. Поскольку Ваша честь недавно в Синегории и по причине отъезда воеводы, а также мнимой смерти воеводины Вам не представился случай наблюдать этот обычай, я, долго живший здесь, наверное, поясню его.

Когда в добрую старую Синегорию приезжает гость, которому хотят оказать честь, господарка, как на местном языке называют хозяйку дома, выходит встретить гостя в дверях — или, точнее, перед входом — и сама вводит его в дом. Делается это очень торжественно, и, говорят, во времена давних королей монарх всегда придавал большое значение этой церемонии. По этому обычаю господарка, приблизившись к почетному гостю (не обязательно королевской крови), склоняется перед ним, а точнее, преклоняет колена и целует ему руку. Историки так поясняют смысл этого обычая: женщина, выказывая послушание своему мужу, как всякая замужняя женщина в Синегории, подчеркнуто проявляет послушание перед гостем мужа. Обычай всегда соблюдается до мелочей, когда молодая жена впервые принимает в своем доме гостя, особенно такого, которого муж ее желает почтить. Воеводина, конечно, была осведомлена о том, что мистер Мелтон Ваш родственник, и, естественно, хотела провести церемонию встречи безупречно, тем самым воздавая должное достоинству своего мужа.

Когда мы вошли во двор, я, конечно же, отступил назад, потому что почетную встречу оказывают только гостю и никому другому, как бы ни был он славен. Разумеется, мистеру Мелтону неведом этикет синегорцев, а значит, его нельзя ни в чем винить. Увидев, что кто-то появился в дверях, он вместе с лакеем двинулся ко входу. Я думал, он собирался шумно кинуться ко встречавшей его. И хотя это не соответствовало обычаю, такое поведение было бы естественным для молодого родственника, желавшего проявить внимание к молодой жене хозяина дома, и такое поведение все бы поняли и простили. Тогда мне это не пришло в голову, хотя теперь думаю, что в то время он, наверное, еще не слышал про женитьбу Вашей чести, и, надеюсь, вы примете во внимание это обстоятельство, когда будете судить о поведении молодого джентльмена. Он, к несчастью, не проявил никаких признаков радости. Наоборот, казалось, хотел подчеркнуть свое безразличие к происходящему. По моему мнению, он, видя, что ему оказывают почести, воспользовался ситуацией, чтобы утвердиться в собственных глазах — после того, как его самомнение очень пошатнулось в эпизоде с женой виночерпия.

Воеводина, несомненно желая, Ваша честь, добавить великолепия церемонии, облачилась в одеяние, которое весь народ теперь полюбил и принял как торжественное убранство. Она облачилась в саван. Нас всех, наблюдавших за церемонией встречи, глубоко тронул этот ее выбор. Но мистеру Мелтону, казалось, было все равно. Когда он только приближался к дверям и был за несколько ярдов от нее, она опустилась на колени. Он же остановился, повернулся к лакею, чтобы сказать тому что-то, вставил монокль в глаз и огляделся. Не посмотрел он только в сторону господарки, которая стояла на коленях и ждала момента, чтобы сказать ему: «Добро пожаловать». В глазах горцев, которые были в поле моего зрения, я заметил растущую враждебность к гостю. И тогда, надеясь воспрепятствовать открытому ее проявлению, что, как я знал, повредило бы и Вашей чести, и воеводине, я сурово нахмурился и посмотрел прямо в глаза горцам. Они поняли меня, потому что на какое-то время вновь обрели свое величавое спокойствие. Воеводина, должен сказать, выдержала испытание с честью. Ни один смертный не разглядел бы у нее на лице и намека на огорчение или хотя бы удивление. Мистер Мелтон так долго стоял, оглядываясь вокруг, что я и сам сумел успокоиться. Наконец он, казалось, вспомнил, что кто-то ждет его, и, не торопясь, двинулся вперед. Его манеры были столь оскорбительны — обратите внимание, не намеренно оскорбительны, — что горцы начали тихонько продвигаться ко входу. Когда он приблизился к воеводине и она протянула свою руку, чтобы взять его, он подал в ответ только палец! Я слышал, как глотнули воздух горцы, теперь окружавшие меня, а ведь я и сам подошел ко входу. Я решил, что лучше держаться поближе к Вашему гостю, как бы с ним ничего не случилось. Воеводина по-прежнему не теряла самообладания. Поднеся протянутый ей гостем палец к губам с таким видом, будто это была королевская рука, она склонила голову и приложилась к нему. Совершив все, что диктовал обычай, она уже собиралась встать, как гость порылся в кармане, достал соверен и предложил ей. Лакей протянул было руку, чтобы отвести хозяйскую руку назад, но опоздал. Я уверен, Ваша честь, что это было непреднамеренное оскорбление. Он, несомненно, думал, что оказывает некую любезность, вроде той, когда в английском доме дают «чаевые» домоправительнице. Однако же для женщины положения Вашей жены это действительно было оскорбление, явное и недвусмысленное. Точно так же восприняли происходившее горцы и, как один, выхватили кинжалы. На какой-то миг сама воеводина утратила хладнокровие, ее лицо стало пунцовым, звезды в ее глазах зажглись багровым огнем, и она вскочила на ноги. Но тут же овладела собой и, как казалось, подавила свой справедливый гнев. Она смиренно взяла руку гостя, подняла ее — Вы же знаете, какая воеводина сильная, — и переступила с ним порог, произнеся при этом:

— Добро пожаловать, родич моего мужа, в дом отца моего, а теперь и дом моего мужа. Оба они