- Гарри, сэкономив пару минут, ты можешь потерять больше, - негромко произносит он. - Видишь ли… все не так просто, как тебе кажется. Во-первых, одному тебе в аврорат отправляться не имеет смысла - если я не ошибаюсь, сомнения в виновности профессора Снейпа появились у тебя не вчера, и ты уже пытался донести их до своих коллег, но к тебе не прислушались, ведь так?.. поэтому сегодня будет лучше, если аврорам все объяснит профессор Макгонагалл. Во-вторых, чтобы ваши аргументы подействовали, необходимо, чтобы вы оба кое-что себе уяснили.

- А что тут еще уяснять? - говорю я нетерпеливо. - Вы хотите рассказать, почему попросили его об этом? Мне казалось, я понял - наверное, вы были обречены из-за той истории с кольцом, а он, сделав Волдеморту такой подарок, получил возможность уберечь Хогвартс от Пожирателей… я ведь не ошибаюсь?

- Да нет, в главном ты прав, - кивает Дамблдор. - Северус действительно сделал то, что ты видел на башне, именно с этой целью и, разумеется, по моей просьбе… хотя я бы не назвал это убийством с такой определенностью. Видишь ли, в тот момент, когда он произнес «Авада кедавра», нить, еще связывавшая меня с жизнью, была так тонка, что его вмешательства почти не понадобилось - смерть и заклятье настигли меня одновременно. Признаться, я даже боялся, что умру прежде, чем он взмахнет палочкой - промедли он еще секунду, и моя просьба оказалась бы бессмысленной…

- А его постигла бы смерть за нарушение Обета, - добавляю я, но Дамблдор внезапно прерывает меня:

- Нет. Не постигла бы.

- То есть как?.. - недоуменно выговариваю я, глядя на его помрачневшее лицо.

- Наберись терпения, Гарри… скоро ты все поймешь. Я действительно был обречен - но не из за той, как ты выразился, истории с кольцом, - Дамблдор делает отрицательный жест той самой рукой, которую я запомнил почерневшей и обезображенной страшным заклятьем и которая на портрете, слава богу, выглядит неповрежденной. - То, что всех вас так пугало, было… эээ… несколько болезненно, но отнюдь не смертельно - с Янгусом и таким зельеваром, как Северус, я мог бы долгие годы сопротивляться действию заклятья. Нет, мой мальчик, я был обречен с момента, когда ты влил в меня последний глоток того зеленого пойла.

Я потрясенно молчу, вспоминая, как все было - его страшный хрип и мое отчаянное «Вы же не умерли!». Да, тогда я действительно подумал, что он умирает. Стоп... но ведь он же сам тогда сказал…

- Сэр, вы же сказали, что это вас не убьет… - но Дамблдор перебивает, не дослушав:

- Если быть точным, я сказал, что это убьет меня не сразу… и теперь могу тебе признаться, что знал о действии этого, с позволения сказать, напитка абсолютно все - поэтому и принял решение выпить его сам. Я ведь обнаружил эту пещеру задолго до того, как спустился туда с тобой. Проделал те же манипуляции, что ты тогда наблюдал… уж прости мне этот маленький спектакль… вернувшись, рассказал о зелье Северусу, и профессор быстро… очень быстро определил, что это медленнодействующий яд, не имеющий противоядия, рассказал мне о других его свойствах и смог даже рассчитать время, которое будет мне отпущено после того, как я выпью последний кубок.

- Не понимаю, - внезапно произносит Макгонагалл, - если он столько знал о свойствах этого зелья, почему все-таки не попытался изготовить противоядие? С его талантом зельевара…

- Он пытался, - тихо говорит Дамблдор, и мне вдруг становится страшно. - Пытался даже после того, как согласился с моим планом и принес Нерушимый обет. И он бы справился, я уверен, если бы яд изготовил менее талантливый мастер - только вот собственному искусству ему нечего было противопоставить. Да, Гарри, именно он в свое время сварил это зелье для Волдеморта. Боюсь, этого он так и не смог себе простить.

Мерлин… Онемев, я смотрю на печальное лицо Дамблдора, на Макгонагалл, застывшую на своем неудобном стуле, - и вспоминаю ночь, комнату в подземельях и тихий дрожащий голос: «Альбус, прости меня… Я должен… должен был попробовать что-то еще, прежде чем…»… Значит, вот за что он просил у директора прощения - за то, что зло, которому он когда-то служил, снова и снова продолжает возвращаться, и он бессилен что-то изменить или исправить.

- Он пытался выяснить у меня, где находится пещера - тихо продолжает Дамблдор, - но, разумеется, я не мог допустить, чтобы Северус расплатился за грехи молодости такой страшной ценой. Не знаю, смог ли я убедить его, что моя смерть - всего лишь звено в цепочке событий, помогающее решить многие проблемы, и что гораздо больше пользы он принесет живым, оберегая школу… хотя последний аргумент, наверное, все же подействовал. Минерва, неужели вас совсем не удивляло, что никто из школьников серьезно не пострадал, что дети на удивление быстро справляются с последствиями Круцио, что взыскания слишком мягки?.. Знаете, это его даже забавляло - помню, он как-то сказал, что у него настолько дурная репутация, что каждый добрый поступок делает ее еще хуже… только вот чем больше хорошего он делал, тем меньше об этом помнил - я понимал это после каждого разговора с ним… и меня это пугало. Конечно, я знал, что Волдеморт с его маниакальной подозрительностью почти ежедневно подвергает легилименции всех приближенных, не исключая самых доверенных слуг, и Северусу приходится скрывать от него информацию слишком… слишком тщательно, прятать ее слишком глубоко - но у окклюментов есть множество способов восстанавливать память без всяких зелий. Только эти приемы бессильны, если ты действительно хочешь что-то забыть… если прячешь что-то от самого себя.

- Я думал, он забыл о себе только хорошее… - медленно выговариваю я.

- Я и не говорю, что он забыл это сознательно, как приказывал себе забыть то, что могло раскрыть его или навредить другим - печально вздыхает Дамблдор. - Но человеческий мозг невероятно сложен… да-да, прости, конечно, он уже говорил тебе об этом… я лишь хотел сказать, что процессами, вызванными нашими неосознанными желаниями, управлять гораздо труднее. То злосчастное воспоминание о зелье было частью информации о нашем плане - и стало камнем, потянувшим за собой остальное. Он понимал, что с ним происходит, но его это не слишком беспокоило - он уверял, что так даже проще - не нужно слишком напрягаться, беседуя с Волдемортом. И я с ним не спорил - мои возражения ничего не изменили бы, и потом, в случае чего у него был бы по крайней мере один свидетель. Но шло время, ты находил хоркрукс за хоркруксом, наш друг Реддл что-то чувствовал и злоба захлестывала его все больше…

- Помню, - мрачно говорю я, машинально дотрагиваясь до шрама. - И тогда вы решили сжечь портрет, чтобы как-то отвлечь его…

- Да, мы надеялись, что зрелище моего пылающего портрета немного остудит сжигающую Волдеморта злобу - он подозревал, что я каким-то образом передаю тебе ценные сведения через учеников и для острастки собирался напустить на школу Грэйнбека - но потом я все же попытался отговорить Северуса…

- Потому что в случае полной потери памяти у профессора оставалось бы только его экспериментальное зелье… до которого он так и не успел добраться, - тихо заключаю я. Макгонагалл, откашлявшись, тоже пытается что-то сказать, - и, всхлипнув, закрывает лицо ладонями.

- Не представляю, - с трудом выговаривает она, - как он решился сжечь портрет, понимая, что вы - единственный, кто знает о нем правду… и вы не отговорили его… не настояли…

- Думаете, он послушался бы? - я чувствую необходимость заступиться за Дамблдора, который впервые за весь разговор опускает глаза. - Думаете, признал бы, что риск действительно слишком велик? Да и выбирать тогда особо не приходилось - или собственная безопасность, или дети… ну, он и выбрал.

Макгонагалл, мелко кивая, быстро вытирает глаза, а Дамблдор, вздохнув, вдруг устремляет на меня проницательный взор, и я даже вздрагиваю - так непривычно вновь чувствовать, что тебя просвечивают насквозь.

- Рад, что ты понял профессора и не осуждаешь его, - негромко произносит он, - признаться, я боялся говорить тебе о зелье, памятуя о твоей… эээ… бурной реакции на историю с пророчеством - но другого выхода сейчас просто нет. Как я понимаю, ты собираешься дать ему то снадобье, которое он изготовил?

- Да, - тихо говорю я. - Конечно, доказательств его невиновности и так достаточно, но мне не хотелось бы, чтобы он продолжал чувствовать себя предателем.

- Тогда, - Дамблдор произносит это очень спокойно, но взгляд голубых глаз становится пронзительным, - ты, надеюсь, понимаешь, что в аврорате ни в коем случае не должны узнать о том, что именно он когда-то сварил убившее меня зелье, потому что это может быть истолковано как часть его собственного плана.