чуть больше, чем капитану: его расстреляли.

Пятого мая удалось эвакуировать из района Сочи часть кубанских и донских казаков, что дало Русской армии существенное пополнение. Общая численность врангелевцев выросла до сорока тысяч человек, однако во фронтовых частях их количество не превышало двадцати двух тысяч штыков и двух тысяч сабель, объединенных в четыре корпуса. Противостоявшая им 13-я советская армия в мае 1920 года перед наступлением врангелевцев насчитывала 15 тысяч штыков и четыре тысячи сабель.

Двадцатого числа было опубликовано «Воззвание» главнокомандующего:

«Слушайте, русские люди, за что мы боремся:

За поруганную веру и оскорбленные ее святыни. За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь. За прекращение междоусобной брани. За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом.

За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси. За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе Хозяина.

Помогите мне, русские люди, спасти Родину.

Генерал Врангель».

Тогда же Врангелем был подписан приказ № 3226, в котором провозглашалось:

«Русская Армия идет освобождать от красной нечисти Родную землю.

Я призываю на помощь мне Русский Народ.

Мною подписан закон о волостном земстве, и восстановляются земские учреждения в занимаемых Армией областях.

Земля казенная и частновладельческая сельскохозяйственного пользования распоряжением самих волостных земств будет передаваться обрабатывающим ее хозяевам.

Призываю к защите Родины и мирному труду русских людей и обещаю прощение заблудшим, которые вернутся к нам.

Народу — земля и воля в устроении государства.

Земле — Волею народа поставленный Хозяин.

Да благословит нас Бог!

Генерал Врангель».

На той же основе возник и еще один приказ от 20 мая, распространяемый в виде листовки, с изложением основных положений земельного закона и закона о волостном земстве. В нем, в частности, Врангель декларировал:

«С помощью Божией двигая вперед войска на борьбу с игом советской власти, почитаю долгом перед Родиной принять на себя особую заботу об устроении в занимаемых войсками местностях мирной жизни и правопорядка.

Неотложным считаю облегчить тяготу населения, измученного дороговизной и скудостью питания, и устранить стеснения для развития производительных сил народных в занятии земледелием, промыслами и торговлей.

Трудящемуся крестьянину-земледельцу нужна земля, торговцу свобода торговли, передвижения и восстановление сообщений, ремесленнику и промышленнику материалы для работы и рынок.

Всем питание и порядок…

Борьба с насильниками и угнетателями.

Мир с родным народом.

Строгая кара насилия и грабежа.

Прощение всем, кто изверится в обманах советских обещаний и готов бороться с нами за русскую государственность и свободу мирного труда…

Народу — земля и воля в устроении государства.

Земле — Волею Народа поставленный Хозяин.

Да поможет нам Бог в нашем святом деле.

Генерал Врангель».

В последовавших разъяснениях говорилось, что под «хозяином» понимался сам народ, который, если пожелает, «изберет себе царя».

Правитель Крыма обещал автономию Украине и казачьим землям, но даже это мало помогло в поисках союзников.

Врангель пытался договориться не с теми политиками, которые обладали хоть какой-то военной силой, а с теми, кто подходил для его планов решения украинского вопроса. Однако переговоры с прибывшей в Крым группой украинских федералистов С. Маркатуна, соглашавшейся на широкую автономию Украины в составе единого Русского государства, изначально были бесполезны, поскольку группа состояла только из эмигрантов и никакой поддержкой на Украине не пользовалась.

Перед самой эвакуацией, 26 октября, Врангель издал приказ об украинском языке — он признавался на Украине государственным наряду с русским, а частные и государственные школы, где он изучался, уравнивались в правах с учебными заведениями, где преподавался русский язык. Никакого практического и даже пропагандистского значения это иметь не могло, равно как и намерение формировать в Русской армии украинские национальные части.

В общее наступление в Северной Таврии войска Врангеля перешли 25 мая 1920 года. Предполагалось быстро выйти на линию Александровск — Бердянск, затем продвинуться на линию Днепр — Синельниково — Гришино — Таганрог, а далее наступать на Дон и Кубань. Врангель рассчитывал оставить для прикрытия Крыма только треть сил Русской армии. Он полагал, что донское и кубанское казачество сможет дать 50–70 тысяч бойцов. Но белые могли бы завоевать Дон и Кубань только после полного краха советского сопротивления на юге России. На практике же за полгода боев Врангель не смог выполнить даже задачи второго этапа наступления — выйти на линию Синельниково — Таганрог.

Врангелевский министр иностранных дел П. Б. Струве отметил, что Гражданская война для белых продолжалась без всяких политических перспектив: «На взятие Москвы, конечно, уже не рассчитывали, а пытались лишь держать военный фронт и биться с большевиками до тех пор, пока они сами как-то не разложатся и не рухнут.

Эта психология врангелевской армии, связанная с верой не в свои победы, а лишь в прочность своей организации, которая должна пережить большевиков, психология, создавшаяся еще в Крыму, сохранилась и в изгнании…»

Ему вторил епископ Вениамин, также отметивший в мемуарах не только готовность участников Белого движения к самопожертвованию, но и отсутствие позитивной политической установки:

«Можно сказать, что наше движение руководилось скорее негативными, протестующими мотивами, чем ясными положительными своими задачами… Мы боролись против большевиков — вот общая наша цель и психология. Предполагалось, будто всем ясно это. Но на деле было не так…

Чем же воодушевлялись мы в борьбе?

Старыми традициями: великой Россией, национализмом, собственностью. А еще? Ненавистью к большевикам, которые шли по новым социальным путям или понимали старые иначе. Всё это и слилось около одного главного имени „Россия“… А нас, верующих, гнала в это движение и борьба большевиков против религии — тайная или явная.

Но при всём этом, безусловно, должно отметить, что в Белой армии и большой дух жертвенности, не за корысть, не за собственность даже, а за Родину, за Русь вообще. Кто не примет этого объяснения, тот не может понять „белого движения“! Большевики казались губителями России. И честному русскому нужно было бороться против них! История знает, с какой готовностью люди отдавали себя на раны и смерть. Вот три-четыре факта.

Подполковник И., командир танковой части Корниловской дивизии, говорит при мне: завтра выступление, он ранен уже 14 раз, пойдет и завтра на смерть за Россию… Был убит. Генерал В., ранен был чуть не 21 раз… Убит. Или обхожу я как-то ночью Перекопский вал, отделявший Крым от материка. Костры были запрещены, но кое-где коптились две-три щепки. Вижу — молодежь. Подсел к ним. Они не знают, что я архиерей. Знаков отличия не имел тогда. Грустно разговаривают… Еще безусые… Дети аристократов… „Батюшка, — спрашивает один, — неужели мы проиграем? Ведь мы за родину и за Бога!“

Я утешал… И как было жалко этих юнцов! И какие они были милые и еще наивные. Где они, рано