Мы ехали в скотском вагонеВ далекий и сытный Ташкент,И наши тифозные рукиСжимали холодный брезент.У края последнего лесаРазобраны были пути.На склон выходили казаки,Чтоб нас, безоружных, вести.Когда нас вели на закатеКазаки в багровый овраг,Мы пели, что смертью заплатитНаш Деспот, Мучитель и Враг.Когда нас потом хоронилиВ холодной осклизкой земле,Ни бабы по нас не вопили,Ни девки в соседнем селе.Погасшие тучи дымилиНад белой казачьей землейВ тот час, когда нас хоронилиНа свалке, на темной, лесной.Товарищей теплились знакиНа дальней багровой горе.На степь выезжали казаки,Убившие нас на заре.1923{173}
174. Самарканд
Ночь горит огнём. Уплывает сад.Молодой соловей кричит.Путник всходит на холм, не глядя назад,И за ним его тень бежит.И бежит вдали, слыша чей-то крик,И за ней ещё тень ползёт —Это чёрный куст, как немой старик,Беспокойный холм стережёт.Путник снова свернул. Вот горят огни.Он идёт по своим следам,Спотыкаясь о каменных кладбищ пниИ гробницы помойных ям.Кто его зовёт? Или сонный царьСнова встал из былых высот?Иль ждёт его роковая стальТам, где есть в пути поворот?Нет, не ждёт его ни чужая сталь,Ни крутая о друге весть,Ни домашний страх, ни любовь, ни ложь,Ни отчаяние, ни месть.Это всё, что может лежать в суме,Что блестит на храме звезды,Что бело в земле и черно в сурьмеИ течёт сквозь поток воды.{174}
175. Бакалея
Я принес тебе аршин луны,Локоть неба — только не грусти!Двести гарнцев черной тишины,Полсажени Млечного пути,Жалких мыслей — одиноких — рой,Столько слез, что хоть по ним плыви,Столько вздохов, что — попробуй скрой!Это всё — за грош твоей любви.Твой ответ не слишком ли суров?..Ты не хочешь сделки меновой,Для тебя я не найду даровВ бакалейной лавке мировой.1924{175}
