продолжая кричать и размахивать дубинкой. Вдруг гиена бросила сильно пораненного тюлененка и кинулась прямо на противника, обнажив длинные желтые клыки и издавая низкое рокочущее рычание. Сантэн почувствовала, что наступил решающий момент. Если она обратится в бегство, гиена догонит и растерзает ее.

Она бросилась вперед, навстречу нападению, крича еще громче и размахивая дубиной.

Очевидно, гиена этого не ожидала. Храбрость покинула ее. Она повернулась, вернулась к барахтающейся добыче и, вонзив клыки в шелковистую шкуру на шее, потащила тюлененка.

У своих ног Сантэн увидела в скале расселину, набитую круглыми, обточенными водой камнями. Девушка схватила камень размером со спелый апельсин и бросила в гиену.

Она целилась в голову, но тяжелый камень немного не долетел и попал твари в лапу, разбив ее о скалистую почву. Гиена завизжала, бросила тюлененка и на трех лапах захромала прочь.

Сантэн побежала вперед, раскрывая на бегу нож. Деревенская девушка, она не раз помогала отцу и Анне забивать и разделывать домашний скот. Одним быстрым, точным милосердным ударом она перерезала детенышу горло и оставила его истекать кровью.

Гиена, сильно хромая, повернула обратно, она визжала и рычала: нападение Сантэн лишило ее уверенности и смутило.

Сантэн схватила в обе руки по камню из расщелины и запустила в гиену. Один попал зверю в косматую голову сбоку, и хищница, взвизгнув, как собака, отбежала на целых пятьдесят шагов, потом остановилась и разъяренно оглянулась.

Сантэн работала быстро. Как на ее глазах много раз проделывала Анна, она разрезала брюшную полость, повернув нож так, чтобы не задеть желудок или внутренности, и перепилила хрящ, закрывавший спереди грудину.

Окровавленными руками она бросила в гиену еще один камень, потом осторожно взяла желудок тюлененка. Ее сжигала жажда. Сантэн уже чувствовала, что недостаток жидкости угрожает существованию ее ребенка, и тем не менее ее затошнило от одной мысли о том, что нужно сделать. «Когда я была девочкой, — рассказывала ей Анна, — пастухи делали так всякий раз, когда погибал ягненок-сосунок».

Сантэн держала желудок в сложенных лодочкой окровавленных ладонях. Оболочка была желтоватая и прозрачная, содержимое просвечивало сквозь стенки. Детеныш, видимо, до самого нападения гиены лежал возле матери и жадно сосал. Маленький желудок был до отказа наполнен молоком.

Сантэн с отвращением сглотнула, но затем сказала себе: «Если не выпьешь, к утру будешь мертва, и сын Мишеля тоже».

Она сделала легкий надрез в стенке желудка, и оттуда сразу начало вытекать густое белое молоко.

Закрыв глаза, она прижалась губами к надрезу и заставила себя глотать горячее свернувшееся молоко. Пустой желудок восставал, Сантэн давилась от подступающей рвоты, но боролась с ней и, наконец, подавила.

У свернувшегося молока был легкий рыбный привкус, но оно оказалось не таким уж отвратительным. Сделав первый большой глоток, Сантэн решила, что вкус немного напоминает сыр из козьего молока, терпкий от сычужной закваски.

Передохнув, она тыльной стороной ладони вытерла с губ кровь и слизь. Она почти ощущала, как влага пропитывает обезвоженные ткани и новая сила расходится по всему ее измученному телу.

Девушка бросила в гиену еще один камень и допила остатки густого свернувшегося молока. Осторожно разрезала пустой мешочек желудка и вылизала последние капли. Потом бросила пустую оболочку гиене.

— Ладно, поделюсь, — сказала она огрызнувшемуся зверю.

Потом освежевала тушу, отрезав голову и рудиментарные конечности. Все это она тоже бросила гиене.

Похожий на собаку хищник как будто смирился с этим.

Гиена сидела в двадцати шагах от Сантэн, навострив уши, и с комичным выражением ждала новых объедков.

Сантэн срезала со скелета сколько смогла длинных узких полос ярко-красного тюленьего мяса, и завернула их в свой «платок». Потом отошла, и гиена бросилась вперед, стала вылизывать окровавленные камни и грызть маленький скелет сильными, непропорционально большими челюстями.

Ветер и волны создали в высокой части скалы нависающий выступ из плотного песчаника, вероятно, и раньше служивший укрытием для людей. На песчаном полу пещеры Сантэн обнаружила россыпь пепла давным-давно потухшего костра, а порывшись в пыли, откопала маленький скребок или какое-то подобное орудие из камня, похожее на те, за которыми они с Анной охотились на небольшом холме позади шато в Морт-Омме. Держа в грязной ладони этот обломок камня, она почувствовала особенную щемящую боль, но когда поняла, что ее одолевает жалость к себе, положила сколок камня в карман блузы и заставила себя взглянуть в лицо жестокой реальности, вместо того чтобы горевать по давно минувшим дням в далекой земле.

— Огонь, — сказала она, изучив мертвые кусочки древесного угля. Выложила драгоценные полоски тюленьего мяса на камень у входа в пещеру, просушиться на ветру, и отправилась собирать прибитые морем обломки дерева.

Свалив их кучей рядом с древним очагом, Сантэн попробовала вспомнить все, что когда-либо читала о разжигании огня.

— Две палочки… потереть их друг о друга, — бормотала она.

Эта такая глубинная человеческая потребность в ее жизни всегда удовлетворялась как бы сама собой, и теперь отсутствие огня, его тепла и уюта показалось страшным лишением.

Древесина была влажной и просоленной.

Не имея ни малейшего представления о том, какими должны быть нужные палочки, Сантэн выбрала два куска и начала экспериментировать. Она трудилась, пока не стерла пальцы, но не добилась от своих кусков даже струйки дыма.

Разочарованная и подавленная, она легла, прижимаясь к задней стенке убежища, и смотрела, как солнце садится в темнеющее море. Вздрогнув на вечернем холодном ветру, она плотнее закуталась в кусок брезента и почувствовала, что маленький осколок кремня вдавился ей в грудь.

С недавних пор она стала замечать, какими чувствительными сделались ее соски, как начала увеличиваться и твердеть грудь, и теперь помассировала ее. Мысль о беременности придала ей сил. Посмотрев на юг, Сантэн увидела низко на горизонте, где темный океан сливался с ночным небом, звезду Мишеля.

— Ахернар… — прошептала она. — Мишель… — Когда Сантэн произнесла это имя, ее пальцы снова наткнулись на кусочек кремня в кармане. Это словно был подарок от Мишеля. Дрожащими от волнения руками она ударила кремнем по стальному лезвию ножа, и в темноте скального убежища сверкнули белые искры.

Сантэн смотала холщевые нитки в рыхлый шар, перемешав их с мелкой древесной стружкой, и принялась ударять над ними кремнем о сталь. Хотя каждая попытка вызывала дождь ярких белых искр, потребовались осторожность и настойчивость. Наконец от шара поднялась струйка дыма. Сантэн раздула крошечное желтое пламя.

Полоски мяса она пожарила на угольях. По вкусу оно напоминало не то говядину, не то крольчатину. Сантэн смаковала каждый кусок, а поев, смазала жиром болезненные красные солнечные ожоги.

Отложив оставшиеся полоски поджаренного мяса на потом, она развела огонь побольше, закутала плечи брезентом и устроилась у ближней стены укрытия, положив рядом дубинку.

— Надо бы помолиться…

После первых слов ей почудилось, что Анна где-то очень близко и наблюдает, как она часто делала раньше, когда Сантэн, еще ребенком, стояла на коленях у кровати, сложив перед собой руки.

— Благодарю Тебя, всемогущий Бог, что спас меня из моря, благодарю за пищу и питье, что ты послал мне, но…

Молитва иссякла; Сантэн почувствовала, что с губ готовы слететь скорее упреки, чем благодарность.