Проснулся от топота копыт и лошадиного ржания. Неужели выследили?! Лимб вскочил, схватившись за рукоять кинжала. Ложная тревога.
Седой прим выглядел дружелюбно. Он тянул брыкающегося коня за поводья. Удавалось это с большим трудом.
— Прошу прощения, — обратился прим к драгу, — вы бы не могли мне помочь. Я уже староват для путешествий, сил с ним справиться совсем нет.
Лимб подошёл к жеребцу, смерил его взглядом: молодой, сильный, гордый. Вороной с белым пятном вдоль лба. То, что надо… Одной рукой он выхватил поводья у старика и как следует их дёрнул. Конь воспротивился, заржал и встал на дыбы, откинув обидчика мощным взмахом копыта. Пожилой владелец коня отбежал на безопасное расстояние. Драг моментально вскочил с земли и поймал болтающиеся в воздухе поводья. Дёрнул со всей силы. Жеребец качнулся, но не упал. Недовольно фыркнул и больше не брыкался. Силу он уважает. Лимб привязал укрощённое животное к дереву, погладил по смолянистой гриве и угостил сорванным с ветки яблоком. После самого себя, он больше всего на свете любил лошадей.
— Ну, вы меня просто спасли! — благодарил радостный старик. — Я с ним так ни за что в жизни не справился бы. И теперь просто обязан с вами разделить трапезу. Вы ведь не против? Пожалуйста, скажите, что не против.
— Возня с твоим конём стоила мне немалых сил. Думаю, не стану отказываться.
— Отлично! — обрадовался прим и начал озадаченно копаться в сумках, погруженных на коня. У меня тут немного… Драги ведь едят копчёную рыбу и лаваш?
Лимб утвердительно кивнул. После съеденного суслика начиналась изжога. Надо чем-то пристойным заесть.
— У меня есть ещё вина немного. Сочту за честь вас угостить.
Лимб многозначительно улыбнулся, оскалив хищные дражьи зубы, мол, не премину этой честью воспользоваться.
— Ах, какой же я невоспитанный. Меня зовут Тарфыр, я из городишки Гродиц, что в двух днях пути на восток отсюда. Держу путь в Сар, чтобы продать этого строптивого. А ты, добрый встречный?
— Я Лимб, раньше жил на Полуострове Драгов. Сейчас путешествую по свету в поисках приключений и заработка. Куда держу путь, пока не решил…
Знакомство состоялось. Разожгли костёр. Кроме копчёной рыбы и лаваша старик достал картошку и соль (да, драги такое тоже едят). И вина, кстати, оказалось не так уж мало.
Смоченный вином узел языка Тарфыра развязался. Он видел в собеседнике хорошего мыслящего, способного прийти на помощь абсолютному незнакомцу. Отчего бы не быть с ним открытым?
Много историй про жизнь прима пришлось выслушать Лимбу. Многие из них ему были до того неинтересны, что он чуть ли не засыпал под них. Но последняя пришлась по душе.
Оказывается, сидящий перед ним старик в бурной молодости, кроме землепашца и скотовода, побывал ещё и разбойником. И не простым, а предводителем целой банды. Тогда Великая засуха убила все посевы, и другого выбора несостоятельным жителям Гродица просто не оставалось. Вернее, выход всегда есть — с голоду в могилу лечь. Ну, или пуститься в путешествие в ближайшие города Сар, Тимпанус или Мору. Но эта затея равносильна голодной смерти, в лучшем случае. Даже если и удалось бы добраться до них — кто внутрь пустит? О своих жителях страдающих от недоедания думать надо. В общем, Тарфыр собрал группу таких же отчаявшихся земляков и предался бандитской деятельности. Первый караван они ограбили от безвыходности. Убили сопротивлявшихся стражников, отпустили остальных. Кажется, в повозках перевозили хлеб. Много хлеба и вяленого мяса из непострадавшего от засухи Лормирана. Они предназначались жителям Моры. Неизвестно, сколько из них погибло от голода не получив её, но известно, что награбленное помогло выжить многим жителям маленького бедного городка Гродиц.
Да, Тарфыр был героем для своих горожан, но для всех остальных — подлым предателем и вором.
Время засухи прошло. Поля дали хороший урожай. Нависшая угроза миновала. Люди начали отъедаться, делать запасы. А поглощённый бандитизмом прим всё никак не мог остановиться. Многие его сообщники вернулись к фермерству. Некоторые — остались в его разбойничьем отряде. Ещё два года они терроризировали караваны и путешественников. И, возможно, это продлилось бы гораздо дольше, если б не один случай. Прим никогда не забудет его.
Зимнее солнце скрывали тучи. Пасмурная тень нависала над снежными равнинами. Небольшой караван держал свой путь на запад. Три повозки, запряжённых в быков, пятеро сопровождающих — лёгкая добыча, но, скорее всего, не стоящая усилий. Меньше охраны — дешевле товар. Тарфыр уже давно привык к крупной добыче. Но всё же, он решил напасть: так, от безделья.
Разбойники выскакивали из снежных сугробов как рассвирепевшие крысоны из подземных нор. Караванщики принялись защищаться. Их плохое умение вести бой компенсировалось невероятной смелостью. Они стояли до последнего. Никто не бежал. Никто не сдавался. Пришлось вырезать одного за другим. Да, такие вещи редкость, но, иногда, случаются.
Неказистой добычей стали шесть быков и три повозки, полные мятыми кожами. Жизни за такое отдавать бессмысленно. Вожак бандитов решил похоронить смелых караванщиков. На одном из убитых был комплект кожаной брони со шлемом, закрывающим лицо. Если его как следует отмыть и зашить — можно продать за неплохие деньги. Да и самому носить можно. Вещь хорошая. Этот прим дрался отважней и искусней остальных своих товарищей. Должно быть, он был хозяином каравана. Теперь уже не узнать. Один из разбойников снял шлем и начал было снимать нагрудник, как Тарфыр со всей силы пнул его ногой, вытянул меч из ножен и точно убил бы, не останови предводителя другие разбойники. Страшная правда всплыла, стоило лишь взглянуть на лицо мёртвого караванщика. Это был сын. Его родной сын…
Да, у прима не сложилась личная жизнь. Он с самого начала женитьбы ругался с женой. Из-за глупых бытовых мелочей. То он ни в ту сторону посмотрит, то она еду плохо разогрела и в таком духе. О том, чтобы друг другу уступить — речь даже не заходила. Каждый стоял на своём, от чего отношения лучше не делались. С каждым годом эти ссоры становились всё серьёзней, всё болезненней. Особенно для их единственного сына, молчаливого свидетеля постоянной вражды родителей. В один прекрасный (ужасный) день Тарфыр не выдержал и ушёл из дома. Оставил всё, что было, взял с собой только некоторые необходимые для земледелия инструменты. Это произошло за несколько лет до Великой засухи. Многие его знали в городе, поэтому первое время помогали. Он умудрился построить себе небольшой дом, засеял близлежащую землю. В общем, начал постепенно устраивать свою жизнь. С новыми женщинами отношения не ладились. К старой возвращаться желания не возникало. Вернее, вначале очень даже и возникало, но потом как-то растворилось, исчезло, испарилось. Она стала для него размытым образом из воспоминаний, чем-то несбыточно далёким и в то же время до отвращения близким. Иногда он даже начинал сомневаться: была ли его женитьба на самом деле или это всё просто затянувшийся дурной сон? К реальности возвращал плод их неудавшейся любви. С которым, кстати, он почти не общался — жена умело настроила чадо против отца. Она была довольно красива, и с заменой мужа проблем не возникло. К ней всё чаще стал захаживать один молодой прим. Он был моложе её на двенадцать лет и годился сыну разве что в старшие братья, но его, кажется, это не смущало. Недавно он получил в наследство небольшую кожевенную лавку. Навалившейся на плечи ответственности ему показалось мало. Он всерьёз задумался о создании семьи.
Весть о женитьбе своей бывшей жены Тарфыр принял с безразличием. Даже с какой-то больной долей радости: теперь новый муж своё получит от её скандального характера. Да и сыночку отец лишний не помешает.
И вот теперь его сын, пусть и отвергший родителя, лежал на земле мёртвый. Сражённый рукой одного из прихвостней отца.
Караванщиков похоронили. Тарфыр молча махнул на соратников и отправился в когда-то родной городишко Гродиц. Некоторые пошли за ним. Остальные — остались. Возможно, и по сей день кто-то из них грабит путешественников в этой округе…
Город настороженно встретил бандитов. Но многие ещё помнили их хорошие поступки. На всеобщем совете было решено дать им шанс на добропорядочную жизнь. Тарфыр не упустил его. Но об убийстве своего сына он молчал. Вплоть до сегодняшнего дня, оно терзало его душу острыми когтями совести. А теперь стало легче. Намного. Он очень давно ждал подходящего случая выговориться. И вот, случай