Лошади точно взбесились, и всадники в наступившей сумятице не смогли ни совладать с обезумевшими животными, ни обороняться. А острые косы вспарывали лошадям животы, срезали головы с плеч людям, отсекали руки и ноги. Стоны, вопли, крики, мольбы о пощаде, проклятья смешались со свистом кос и рёвом нападающих. Страх овладел пахолками, и после получасовой тщетной борьбы они поняли, что нет никакой возможности пробиться через заросли и замёрзшее сверху болото в тыл головного отряда боярина.

Та часть, которую мужики не успели ещё порубить косами, повернула на дорогу и столкнулась с рыцарями, которые, налетев на копья «ежа», снова отступили.

Однако и «ёж» не стоял на месте, а медленно, спокойным ровным шагом двигался вперёд, убивая всех на своём пути длинными бердышами или стрелами.

И тогда в первый и последний раз оглянулся пан каштелян…

Но что это?.. Перемышленскую дорогу, по которой он недавно проехал с рыцарями, затопила такая же серая орава проклятых «хамов» и перегородила им путь… И эта орава тоже шла спокойным шагом вперёд, словно вышколенные на войсковых учениях кнехты немецкого ордена. Шла не торопясь, уверенно, без возгласов и криков, а из её густых рядов сыпались стрелы. Шляхтичи окаменели от неожиданности, а каштелян опустил руку с мечом.

«Идёт смерть!» — подумал он, понимая, что его рать ждёт неминуемая гибель.

И в это мгновение толпа конных пахолков-ратников врезалась в отступающую лаву рыцарей, сея страх и неразбериху. Одни соскакивали с лошадей и, покинув товарищей, кидались в лес, но их тут же у всех на глазах убивали лучники или селяне с косами и рогатинами. Те, кто покинул товарищей, погибли. И никто уже потом не пытался искать спасения в бегстве. Но вот обе толпы мужиков сошлись вплотную с растерявшимися и перепуганными шляхтичами. С обеих сторон заработали, точно секиры дровосеков в густом бору, тяжёлые топоры бердышников и одновременно зазвучала мужицкая песня, она крепла и постепенно переходила в громоподобный гимн воинства небесных ангелов, побивающих огненными мечами силы дьявола.

— Святый боже!

Каштелян Заремба окликнул своих рыцарей, гибнущих в безнадёжном бою под ударами неистовой народной силы.

— Благородное рыцарство! Назад! В Перемышль, за мной!

И погнал коня. За ним в беспорядке кинулись обезумевшие от испуга ратники, вперемешку — паны и слуги. Поначалу казалось, что напор закованных в железо всадников на тяжёлых конях сомнёт второй заслон боярина, поскольку в нём не было стольких копейщиков, как в первом. Однако рыцарям не хватило места, чтобы разогнать коней вскачь, да и клячи челяди не могли поспевать за их огромными жеребцами. Нелегко было и дать направление этой беспорядочной массе всадников и пехотинцев, да ещё под градом стрел, от которых то и дело кто-нибудь падал. А тем временем мужики, составлявшие первый заслон, ударили слева.

И всё-таки всадники сдвинулись с места. Впереди с длинным мечом в правой руке и с изрубленным щитом в левой прокладывал себе путь каштелян. Но вот перед ним, точно из-под земли, вырос Коструба.

— Слезай-ка, пан каштелян, с коня, боярин Микола из Рудников дарует тебе жизнь! — крикнул он, поднимая свою страшную, окровавленную палицу.

— Ах ты, хамское отродье, — прохрипел каштелян, не помня себя от бешенства, — ты мне милость обещаешь…

И Заремба взмахнул мечом. Острый булат со свистом прорезал воздух, но только воздух. Неповоротливый на вид мужик отскочил в сторону, меч молнией пронёсся над его головой, а богатырь в тот же миг обрушил свою палицу на череп коня. Конь завизжал, как свинья, и зарылся носом в землю, а тут же кинувшаяся на рыцарей толпа мужиков сбила с ног и Кострубу и каштеляна. Руки Кострубы сдавили, как тисками, шею врага. Пану Зарембе не хватало воздуха. Ещё какую-то минуту он слышал крики, вопли, стоны, ржание коней, лязг мечей, топоров, топот копыт, а потом всё смешалось в неясном гуле, напоминавшем шум воды и постукивание мельничных колёс. Вскоре умолкло и это, и пану Зарембе почудилось, будто бы он летит в пропасть…

Когда он пришёл в себя, вокруг царил покой. Бегали только какие-то люди, но шум боя утих. Пан каштелян осторожно пошевелил руками и ногами, никакой боли не чувствовалось. Только дыхание с трудом вырывалось из горла. Видно, крепко придушил его проклятый мужик. Болела голова, но память вернулась быстро, и Заремба открыл глаза. Потом сел и стал озираться.

Уже стемнело, только на западе ещё оставалась свинцово-серая полоска. Зато белый снег, покрывая землю, излучал столько света, что глаза различали совершенно отчётливо всё происходящее вокруг.

Картина была до того страшной и угнетающей, что Заремба со стоном зажмурил глаза и схватился за голову.

На первый взгляд казалось, будто балка — лишь одна огромная рана, нанесённая матери-земле каким-то чудовищным остриём, или кто-то нарочно разлил по снегу много бочек мальвазийского вина.

На белой девственной целине зияли огромные красные пятна замёрзшей крови. Сапоги людей и конские копыта размесили некоторые из них в кровавую слякоть. Горы человеческих и конских трупов лежали повсюду. Вся дорога через балку была устлана порубленными воинами.

Селяне ходили между лежащими и собирали мечи, рогатины, вынимали из сагайдаков стрелы, снимали шлемы, кольчуги, сапоги. Посреди ратного поля стоял боярин. Его худое, выразительное лицо с орлиным носом и сверкающими глазами произвело на каштеляна глубокое впечатление. Он повидал на своём веку немало людей и по внешнему виду мог определить их характер. От такого лица и таких глаз врагу вряд ли можно ждать пощады…

И в самом деле! Никто из его товарищей, как видно, не остался в живых. Куда ни погляди — всё залито кровью беспощадно изрубленной шляхты… Захолонуло в тревоге сердце, ведь его нарочно, видать, не убили… Наверно, хотят его муками увенчать праздник победы. Брр! Мурашки побежали по спине каштеляна, на лбу выступил холодный пот.

Боярин отдавал распоряжения. Мужики собрали всё оружие, кожухи, согнали в небольшой табун оставшихся в живых лошадей и расчистили дорогу. Но вот орлиный взгляд остановился на каштеляне, и боярин медленно направился к нему.

Холод смерти пронизал пана Зарембу.

С добрую минуту смотрел боярин на него своим пронзительным взглядом, потом зло улыбнулся и промолвил:

— Не бойся, пан каштелян, ты не погибнешь, как эти! — Он указал на гору раздетых, изуродованных трупов. — Тебя не убьют, нам нужна твоя жизнь, как была нужна их смерть. Одно и другое — наша безопасность.

У каштеляна зуб не попадал на зуб; не веря словам, он с тревогой всматривался в боярина, стараясь угадать, правда ли это, или, может, победитель хочет всласть насытиться местью и тешится с ним, как кошка с мышью.

— По…по…чему же вы всех убили? — спросил он наконец, заикаясь. — Это были рыцари, они могли дать выкуп, и я готов внести за себя большие деньги…

Боярин презрительно засмеялся.

— Ты уже слышал, пан каштелян, что нам нужна твоя жизнь, а не деньги. Не будь этого, лежал бы ты сейчас вместе с прочими, если бы даже пообещал нам всю польскую казну. Мы не рыцари, что ведут борьбу потехи или наживы ради, мы боремся за свободу веры и народа и беспощадно истребляем всех, кто становится на нашем пути. Можно простить своего обидчика или помиловать его за деньги, но пусть будет проклят тот, кто простит врагу, надругавшемуся над твоей верой и народом!

Пан каштелян был человеком весьма сметливым, недаром ему поручали, и не раз, весьма щекотливые и опасные миссии, для выполнения которых требовались не только ум и смелость, но и лукавство, бесстыдство, ложь, лицемерие и коварство. Всеми этими качествами пан Заремба был наделён в достаточной мере и потому знал многое, о чём не имел понятия ни один из польских вельмож. Он часто слышал о заговоре некоторых украинских панов, собиравшихся после смерти Витовта, при помощи мужиков, мещан, путных бояр, словом, народа, восстановить русское княжество. Но никогда не верил в то, чтобы такие заговоры могли стать опасными для Польши. Теперь Заремба наглядно убедился, до чего он был