Теперь Ганс заговорил о Диреттиссиме. Главная сложность этого маршрута по восточной стенке Розенгартена — не огромная высота, а многочисленные выступы.

С опозданием на час — хозяин хижины забыл разбудить нас вовремя — мы начали восхождение. Первые метры каната прошли хорошо, но вскоре я почувствовала усталость. Пришлось много раз подтягиваться на руках, а они у меня не такие крепкие, как ноги. Утомляло и выбивание большого числа крюков, которые потом пришлось тащить с собой. Но делать это было необходимо, так как Диреттиссима — стенка очень высокая и трудная.

Уже после первой четверти трассы мне казалось, что дальше карабкаться не смогу. Руки болели, ладони стерты в кровь. Но пути назад не было. Я и не предполагала, что восхождение окажется таким трудным. Подъем по скале впервые не доставлял радости, хотелось только одного — скорей добраться до вершины. Мы провели на стенке уже больше десяти часов, солнце давно зашло, начинало смеркаться. Но вершина все не появлялась — лишь головокружительная бездна под нами. Стало еще темнее, мы могли карабкаться вверх только совсем медленно. Ганс поднял руку и показал мне три пальца. Я поняла: нам оставалось пройти всего лишь три длины каната. Но темнело так быстро, что уже почти ничего не было видно.

Мне казалось, мы спасены, когда Ганс дал знак, что до вершины осталось подняться всего лишь на длину одного каната. Однако ему пришлось признать, что эти последние двадцать метров слишком трудны, чтобы одолеть их в темноте. Мы вынуждены были устроить бивак на маленькой площадке. Ганс обмотал меня канатом и закрепил на крюке. Так, будто находясь в крохотном гамаке, я и повисла половиной корпуса над пропастью глубиной в тысячу метров. Внизу виднелся слабый свет, лившийся из окон хижины. Как хорошо сейчас там, подумалось мне, — я завидовала даже собаке, у которой есть теплый угол. Стало очень холодно: мы оделись слишком легко, поскольку на бивак не рассчитывали. Чтобы добраться до вершины, нам не хватило того самого часа, который мы проспали.

Но рядом был ангел-хранитель. Еще не успели скрыться звезды, как мне показалось, будто я слышу голоса, кто-то прокричал наши имена. На вершине стояли спасители — Тита Пиац, известный проводник- альпинист, с помощниками и друг Ксавер, который наблюдал за нашим подъемом в бинокль и сообщил ему о нас. Пиац случайно оказался в хижине Вайолетт и быстро собрал небольшую спасательную команду, которая за считанные часы достигла вершины с обратной, более легкой для подъема, стороны горы.

Теперь все пошло очень быстро. Нам сбросили канаты, которыми мы обвязались, и подняли наверх. Я с благодарностью обняла друзей.

В качестве награды на следующий день во время прохождения другого маршрута мне доверили быть ведущей. Это было восхождение на кромку Делаго башен Вайолетт и одновременно мое прощание с Доломитовыми Альпами.

Прежде чем вернуться в Берлин, мне пришлось отправиться в Рим. Предстоял показ фильма «Олимпиях в присутствии дуче.

В «Ал Суперсинема», зале для проведения торжественных премьер, меня ждал неприятный сюрприз. Немецкий посол фон Маккензен шепнул на ухо, что Муссолини прибыть не сможет, его внезапно попросили приехать в Мюнхен. От этой новости повеяло тревогой. Когда я была в Доломитовых Альпах, бельгийскому королю Леопольду тоже пришлось внезапно уехать, хотя он и договорился со Штегером и со мной о том, что пройдет с нами нескольких маршрутов для скалолазов. Монарх объяснил, что вынужден так поступить в силу политического положения, сложившегося из-за судетского кризиса, а также сообщил о частичной мобилизации в Англии и Франции после угрожающей речи Гитлера на партийном съезде. Тогда мне показалось, что это всего лишь слухи. Но теперь я боялась, что неожиданный отъезд Муссолини в Мюнхен мог быть как-то связан с этими событиями.

Все это меня крайне обеспокоило, римская премьера «Олимпии» не принесла никакой радости, хотя и прошла блестяще. Я получила множество приглашений и с огромным удовольствием осталась бы на несколько дней в Риме, одном из моих любимых городов, в котором могла бы жить. Но пришлось отказаться от всех визитов, а на следующее утро улететь через Мюнхен в Берлин.

Во время моего отсутствия на фирме под руководством Иоахима Барча выпускались киножурналы. Лучше всего показал себя Гуцци Ланчнер[293], чьи фильмы «Крестьяне-горцы», «Бурный горный поток», а также «Пасхальный спуск на лыжах в Тироле» с чемпионом мира Хели Ланчнером и Трудой Лехнер получили высшие награды. Кроме того, из неиспользованного материала по Олимпийским играм было сделано около двадцати спортивных фильмов. Благодаря производству этих научно-популярных лент мне удалось обеспечить работой своих сотрудников до самого начала войны.

В турне по Америке меня сопровождали Вернер Клингенберг, работавший в немецком Олимпийском комитете секретарем доктора Дима, и Эрнст Егер, поездке которого со мной так долго противился Геббельс. Он согласился лишь в самый последний момент, правда, с неохотой и оговорками. Я не разделяла его недоверия к Егеру и была убеждена, что у меня никогда не было более преданного и верного сотрудника.

В начале ноября в Бремерхафене[294] мы поднялись на борт парохода «Европа». Для меня это плавание стало особым событием. Я впервые находилась на корабле подобного класса. Пересечь Атлантику было моей мечтой, я наслаждалась ветром, морем, а также роскошью, окружавшей нас на судне.

Когда из тумана показались очертания Манхэттена, наш корабль облепило множество небольших катеров с американскими журналистами, засыпавшими меня вопросами. У некоторых из них были с собой почтовые голуби. Они надеялись узнать нечто сенсационное и таким способом быстрее всех доставить новость в редакцию.