На следующий день, как и договорились, точно в назначенное время у меня появились Гитлер, Геббельс и фотограф Генрих Хоффманн. Кроме того, я пригласила маму, брата и некоторых своих знакомых. Все проходило в соответствии с программой.

Геббельс с улыбкой вручил мне большой букет красных роз, а Генрих Хоффманн прилежно сфотографировал это. Он сделал и групповые снимки — как мы все вместе осматриваем сад. Гитлер сначала не обратил внимания на картины Боллынвайлера. Когда же он оказался в одной из еще не обставленных комнат, то остановился перед моей самой любимой картиной — белая голова лошади на нежно-голубом фоне.

— Прекрасно, — сказал Гитлер.

— Великолепная картина, — поддакнула я, — очень люблю ее.

Гитлер повернулся к Хоффманну:

— Вы не знаете, представлен ли художник на выставке в Доме немецкого искусства?

Хоффманн ответил смутившись:

— Думаю, что нет, мой фюрер.

После чего Гитлер сделал то, на что я и рассчитывала. Он поручил Хоффманну затребовать картины Боллынвайлера для выставки в Мюнхене.

Студия «Тобис» попросила меня поехать в Париж, где должны были демонстрироваться три мои работы. Наряду с «Голубым светом» и «Триумфом воли» на выставку был послан и производственный фильм о работе над картиной об Олимпиаде.

В Париже ходили абсолютно дикие слухи о моей персоне. Я отправилась под чужой фамилией: вышла в аэропорту Ле-Бурже из рейсового самолета как мадам Дюпон. Журналисты побежали к прилетевшему специальным рейсом второму самолету, приземлившемуся в то же время; там-то они и ожидали меня встретить. Меня обнаружил лишь мой знакомый Роже Фераль из «Пари-суар», проследовавший за мной до гостиницы. Он показал мне газету с заметкой под крупным заголовком: «Лени Рифеншталь в Париже», а ниже: «Немилость к падшему ангелу Третьего рейха уже прошла?»

— Все это чепуха, — сказала я и показала ему снимки Гитлера и Геббельса в моем саду. Он их уже видел, но сначала хотел побеседовать со мной.

На следующий день на первой полосе «Пари-суар» значилось крупными буквами: «Мадам Дюпон — Помпадур Третьего рейха — в Париже». «Опять пойдут сплетни», — подумала я, представив себе выражение лица Геббельса.

У меня было слишком мало времени, чтобы посмотреть Париж — город, который притягивал меня к себе долгие годы. Я была в подавленном настроении и так устала, что все время провела в гостинице — отсыпалась. Сон был настолько глубоким, что я не отреагировала на звонок будильника. Когда я проснулась, было уже восемь часов вечера. Меня давно ждали в кинотеатре на территории выставки, чтобы я могла, в соответствии с объявлениями в газетах, приветствовать французскую публику перед началом демонстрации «Триумфа воли». Так быстро я еще никогда не одевалась, волосы расчесала в ожидавшей меня машине и с совершенно «вольной» прической вошла в зал, встретивший меня не только свистом и топаньем ног, но и вежливыми аплодисментами. Ужасная ситуация. Публика ждала меня двадцать пять минут. Мне было так стыдно, что, когда погас свет, меня так и подмывало улизнуть из зала.

Но приятная неожиданность — очень скоро раздались аплодисменты, потом они раз за разом повторялись, а ближе к концу стали такими бурными, каких мне еще не доводилось слышать. Публика неистовствовала. Французы подняли меня на плечи, обнимали и целовали, даже в порыве чувств разорвали на мне платье. Я была как громом поражена. Такого успеха фильм не имел ни в Берлине, ни в каком-либо другом городе Германии.

На следующий день «Триумф воли» получил золотую медаль. Вручал ее мне премьер-министр Франции Эдуар Даладье. Ею награждался фильм документальный, а отнюдь не пропагандистский. Иначе какой бы интерес испытывали к этой ленте руководство Всемирной выставки и французский премьер- министр?

На обратном пути мне надлежало посетить Гитлера в его горном жилище, чтобы поделиться своими впечатлениями о выставке. Об этом я узнала в Париже от немецкого посла графа фон Вельчека, пригласившего меня на прощальный обед по поводу награждения тремя золотыми медалями. «Голубой свет» и «Производственный фильм о съемках Олимпиады» тоже были отмечены золотыми медалями.

Это было мое второе посещение Горного приюта. Впервые я была там в сентябре 1934 года после окончания съезда партии, чтобы рассказать Гитлеру о своей работе в Нюрнберге. Когда я спросила его, как назвать фильм, Гитлер импульсивно ответил: «Триумф воли». Таково было название и партийного съезда 1934 года.

После полудня за мной в гостиницу в Берхтесгадене[256], где я остановилась, заехал черный «мерседес». Подъем на Бергхоф был крутым и изобиловал поворотами. На этот раз я смогла рассмотреть резиденцию Гитлера несколько ближе. Ее расположение среди горного ландшафта очень впечатляло. Адъютант ввел меня в пустой вестибюль, в котором, как ни странно, шел фильм — без зрителей. На экране я узнала Марлен Дитрих. По лестнице спустился Гитлер и поздоровался со мной как обычно, поздравил с успехом в Париже, спросил, что я буду пить, и затем сел вместе со мной за столик на террасе. Мне принесли кофе с пирожным, Гитлер же чаще всего пил минеральную воду, на этот раз тоже.

— Как вам понравился Париж? — был его первый вопрос.

— Должна признаться, что Париж видела совсем мало, я была очень утомлена и, к сожалению, проспала немногие свободные часы.

— Как жаль, — сказал Гитлер, — чего бы я ни отдал, чтобы однажды увидеть Париж! Но это мне, пожалуй, не суждено.

— Я остановилась в гостинице неподалеку от Елисейских полей [257], — сказала я, — удивительно красивая улица, сильное впечатление произвели на меня также площадь Согласия и церкви — Мадлен[258] и Сакре-Кёр[259].

Больше я ничего не могла рассказать о городе. Вместо меня это сделал Гитлер.

— Париж, — мечтательно произнес он, — красивейший город мира, и как же безобразен в сравнении с ним Берлин. Я до мельчайших деталей знаю каждое историческое здание Парижа, к сожалению, только по рисункам и чертежам. Вы должны еще раз поехать туда и не спеша осмотреть уникальные памятники архитектуры.

Потом я спросила:

— Как вы относитесь к французам?

— К народу я отношусь с симпатией, — ответил он. — Во время войны, будучи солдатом, я познакомился с несколькими местными жителями и с удовольствием с ними общался, но эта нация, создавшая одну из величайших культур, стала упадочной, я опасаюсь, что время ее расцвета в прошлом и она будет медленно гибнуть.

Фюрер отпил минеральной воды и продолжил:

— Спасти Францию от распада мог бы только крупный политический деятель. Я был бы рад, если бы на моей стороне был здоровый и сильный сосед.

Рассказав еще кое-что из истории Франции, Гитлер предложил прогуляться. Было понятно, что он с удовольствием отдыхал в этом месте. Великолепные леса и вид на озеро Кёнигсзее выглядели изумительно.

В одном месте Гитлер остановился и проговорил:

— Видите, там находится Австрия. Каждый раз, когда мне доводится бывать здесь, наверху, я смотрю туда и взываю к Всемогущему, чтобы он позволил мне дожить до того дня, когда Австрия и Германия объединятся в великую империю. Я купил этот дом только потому, что отсюда я могу видеть и Германию, и Австрию.

Он засмотрелся на запад и, казалось, забыл обо мне.

Как странно, подумалось мне, при всем интересе к моей работе он ни разу не задал мне вопроса