По моей вине с Джесси Оуэнсом чуть было не произошло несчастье. Одна из наших ям располагалась примерно в двадцати метрах за финишной чертой стометровки. В яме стояли кинооператор и его помощник. Во втором предварительном забеге на 100 метров Оуэнс с невероятной легкостью вихрем промчался по гаревой дорожке и с результатом 10,2 секунды побил тогдашний мировой рекорд, который, правда, не был зарегистрирован из-за дувшего ему в спину ветра. На финише Оуэнсу не удалось сразу снизить скорость бега, и он едва не упал в нашу яму. Только благодаря невероятной реакции бегун смог мгновенно отпрыгнуть в сторону и тем самым предотвратить несчастный случай. Скандал не заставил себя ждать. Нам пришлось прикрыть не только эту яму, но и все остальные. Я вынуждена была обивать пороги чиновников, умоляла и графа Байе-Латура, чтобы нам снова разрешили работать в ямах. Наконец господа из МОК смилостивились.

Операторов я распределяла по точкам съемки следующим образом: каждый день в десять вечера получала от двух сотрудников — это были монтажеры — сообщения с копировальной фабрики Гейера о результатах, полученных за день. Ежедневно копировалось, просматривалось и оценивалось примерно 15– 16 тысяч метров пленки. Так каждый день, в зависимости от конкретных результатов, я могла менять операторов местами. Хорошо работающие получали более сложные задания, менее одаренные — второстепенные. Для того чтобы дать задания на будущий день на каждого, у меня было только пять минут. Обсуждения никогда не заканчивались раньше двух часов ночи.

Что мы не могли позволить в работе, так это раздражение и придирки. Их нам и без того хватало — от Геббельса. В метании молота Германия выставила двух почти равных претендентов на медали — Эрвина Блас-ка и Карла Хейна. Чтобы получить первоклассные кадры, я решила уложить рельс возле защитной сетки, ограждающей сектор. Согласие на это дал Организационный комитет. Кроме того, и сами метатели не возражали.

Драматическая дуэль между Бласком и Хейном должна была стать одной из кульминаций фильма. С напряженным вниманием следила я за Гуцци Ланчнером во время съемок спортсменов в движении. Вдруг к нему подбежал немецкий судья, оттащил от камеры и потянул прочь. Тут меня охватила такая ярость, что, подбежав к судье, я схватила его за пиджак и заорала: «Скотина!» Он сначала застыл в изумлении, а потом помчался жаловаться начальству.

Прошло совсем немного времени, и мне передали записку с требованием подняться на трибуну к Геббельсу. Ничего хорошего это не предвещало. Министр уже ожидал меня, сойдя с трибуны и стоя в проходе. Завидев меня, он, не сдерживаясь, закричал:

— Что вы себе позволяете! С ума сошли! С этого момента я запрещаю вам появляться на стадионе! Подобное поведение недопустимо!

— У нас есть разрешение! — возбужденно воскликнула я. — От метателей молота тоже. Судья не имел права оттаскивать оператора.

Ледяным тоном Геббельс парировал:

— Это мне совершенно безразлично. Я запрещаю продолжение съемки.

После чего повернулся ко мне спиной и отправился на трибуну. В отчаянии я села на ступеньки и разревелась — у меня не укладывалось в голове, что все теперь пойдет прахом.

Спустя некоторое время Геббельс неожиданно возвратился и, немного успокоившись, резко сказал:

— Перестаньте плакать. А то еще дело дойдет до международного скандала. Приказываю вам немедленно извиниться перед судьей.

Мне пришлось спуститься вниз, отыскать судью и попросить у него прощения.

— Сожалею о случившемся, я не хотела оскорбить вас — у меня сдали нервы.

Судья только кивнул головой. Для меня тем самым инцидент был исчерпан. Некоторые зарубежные газеты сообщили об этом под сенсационными заголовками. Враждебное отношение ко мне Геббельса давно уже ни для кого не было секретом.

Состязания становились все более напряженными. На табло появилось сообщение о финальном забеге на 100 метров — кульминационном моменте Олимпийских игр. На стадионе воцарилась мертвая тишина. Сто тысяч человек затаили дыхание. Перед тем как опуститься на колено на старте, негр Меткалф перекрестился. Джесси Оуэнс стоял у внутренней дорожки. Стартер Миллер, в белом костюме, с невозмутимым спокойствием смотрел на спортсменов, опустившихся на колени у стартовых ямок. Я еще раз торопливо охватила взглядом расположение операторов. Съемки этого фантастического забега должны были удаться. Мышцы на ногах Оуэнса напряглись. Затем тишину разорвал резкий выстрел стартового пистолета — раздался оглушительный вопль зрителей: победителем стал Джесси Оуэнс, оставив далеко позади своих соперников. Счастливо улыбаясь, он приветствовал ликующую публику.

На этих страницах невозможно даже упомянуть обо всех состязаниях. Но в памяти у меня осталось выступление Лавлока. Он был единственным атлетом, представлявшим на Играх Новую Зеландию. То, как он добился победы на дистанции 1500 метров и даже установил мировой рекорд, стало сенсацией. Этот драматический забег я без сокращения поместила в фильм. Что должен был испытывать Лавлок как единственный представитель своей страны, неся знамя на торжественном параде наций, когда он был награжден золотой медалью и увенчан лавровым венком!

Совсем иначе пришлось мне снимать бег на 10 000 метров. Здесь я смогла показать только драматические моменты, промежутки между ними пришлось заполнять съемками трибун со зрителями. Аналогично дуэли в прыжках в длину Лутца Лонга с Джесси Оуэнсом здесь также происходила напряженная борьба — между тремя считавшимися непобедимыми финнами и небольшого роста, упорным, сражавшимся как лев японцем Муракосо. Подбадриваемому своими земляками, ему удалось совершить невероятное — обойти трех финнов, оставив их у себя за спиной. Но в конце концов он все же должен был уступить победу более мощным соперникам. Тем не менее своей самоотверженностью Муракосо завоевал сердца зрителей.

Над стадионом светило яркое солнце, когда у места старта собрались участники забега на марафонскую дистанцию — классическую дисциплину Олимпийских игр. На расстояние в 42 километра было выделено двенадцать операторов. Сабала (спортсмен из Аргентины) — победитель в Лос-Анджелесе — хотел выиграть во второй раз, но наряду с финнами японцы также являлись опасными соперниками: их Нан и Сон находились в числе фаворитов.

Весь драматизм забега, который операторы снимали из сопровождающей машины, я пережила лишь сидя за монтажным столом. Материал получился настолько впечатляющим, что борьба на марафонской дистанции стала кульминационным моментом фильма об Олимпиаде. Захватывающую картину представляло собой чествование победителей-японцев: как они опускают свои увенчанные лавровыми венками головы и в почти религиозном самоотречении слушают национальный гимн.

Полным ходом шло состязание десятиборцев. Чемпион Германии Эрвин Хубер, мой хороший друг, помогал мне еще во время подготовительных работ и устраивал встречи со спортсменами. В прологе фильма он должен был изображать дискобола. Сегодня он намеревался познакомить меня с тремя лидирующими в десятиборье американцами. Шел второй день состязаний, на первом месте был американец Кларк, за ним следовал его земляк Гленн Моррис. Хубер занимал четвертое место.

Моррис с накрытой полотенцем головой лежал, расслабившись, на газоне, чтобы набраться сил для следующего старта. Когда Эрвин представил меня американцу и мы посмотрели друг на друга, то едва смогли отвести взгляды. Незабываемое мгновение, какого мне еще никогда не доводилось переживать! Я пыталась подавить нарастающие во мне эмоции и забыть о том, что произошло. С этого момента я избегала Морриса. Мы обменялись максимум десятком слов. И все же эта встреча оставила глубокий след в моей душе.

Гленн Моррис победил в десятиборье, установив и новый мировой рекорд. Было уже достаточно темно, когда три победителя-американца, стоя на пьедестале почета, получали медали. Слабое освещение не позволило снять сцену чествования победителей. Моррис спустился со ступенек и подошел ко мне. Я протянула ему руку и поздравила. Тут он обнял меня, одним движением рук распахнул блузку и поцеловал в грудь — прямо на стадионе, перед сотней тысяч зрителей. Сумасшедший, подумала я, высвободилась из объятий и побежала прочь. Но меня преследовал его странный взгляд. Я зареклась не только с ним