«Пентесилею» без языка Клейста.
Я встречалась и с другими великими актрисами, такими как демоническая Мария Орска[126], имевшая большой успех в «Лулу» [127], или Фритци Массари и ее муж Макс Палленберг[128] — бесподобная пара в зажигательных опереттах. Оригинальными, остроумными и блестящими были и гастроли русского кабаре «Синяя птица»[129].
Удовольствие совершенно особого рода доставило мне выступление Джозефин Бейкер[130] в «Театре Нельсона» на Курфюрстендамм. Там она показала свой знаменитый танец «Банан». Берлинцы с бурным восторгом принимали выступления молодой красавицы с кожей кофейного цвета. Приехала в Берлин и гениальная Анна Павлова. Мне выпало счастье не только видеть ее, величайшую из всех танцовщиц, на сцене, но и познакомиться с ней лично на берлинском балу прессы. Выглядела она такой нежной и хрупкой, что я едва отважилась коснуться ее руки.
В это же время я посмотрела фильм, который затмил все до того мной виденное, — «Броненосец «Потемкин»»[131] Сергея Эйзенштейна. Я вышла из кинотеатра как оглушенная. Непередаваемое впечатление! Техника, монтаж, актерская игра — всё было поистине революционным. Я впервые осознала, что кино — это настоящее искусство…
Доктор Фанк сообщил мне, что работает над новым киносценарием — драма в горах, в основу которой положен подлинный случай, опубликованный в какой-то газетной заметке. Он писал дни и ночи напролет. Вновь продюсером был Гарри Зокаль, я должна была получить роль в фильме. И, хотя с большим удовольствием поработала бы с режиссером игрового кино, я радовалась съемкам. Зокаль это понимал и попытался шантажировать меня. Он предложил только десять процентов суммы, которую я до сих пор получала. За две тысячи марок мне в течение семи месяцев предстояло быть в распоряжении режиссера, из них пять — на труднейших и опаснейших съемках в снегах и во льдах! Обычно за каждую роль я получала по 20 000 рейхсмарок. Но Зокаль хотел отомстить мне — ведь я отвергла его в качестве любовника и претендента на руку и сердце. Но как от актрисы тем не менее отказываться от меня не хотел. Он знал, что нет никого, кто бы сыграл в опасных сценах без дублера — умел и спускаться с гор на лыжах, и карабкаться на скалы. Я с возмущением отвергла предложение Зокаля.
В это время я познакомилась с Георгом Пабстом, режиссером, которого я очень уважала. Фильмы его смотрела по нескольку раз. С ним мы великолепно понимали друг друга. Я очень хотела сыграть в его фильме. Тут-то мне в голову пришла сумасшедшая идея. Попытаться уговорить Зокаля и Фанка предоставить Пабсту возможность в новом фильме Фанка режиссировать игровые сцены, а Фанк ставил бы натурные и спортивные. Получилась бы сказочная комбинация. В пейзажных кадрах Фанку не было равных, а вот артистам он не уделял должного внимания.
Пабст ценил доктора Фанка и был готов пойти на такое сотрудничество. Дело оказалось не столь трудным, как я полагала. Фанк все еще выполнял любое мое желание, а Зокаль был достаточно умен, чтобы понять: от этого сотрудничества новый фильм, который должен был называться «Белый ад Пиц-Палю»[133], только выиграет. Поскольку я не соглашалась играть за две тысячи марок, Зокаль повысил мой гонорар до четырех, правда, за счет Фанка — он вычел эту сумму из его гонорара. Мне никто ничего не сказал — я узнала об этом много позже.
Случайно удалось привнести в фильм нечто потрясающее.
Однажды я стояла перед киностудией на Цицероштрассе, что неподалеку от Курфюрстендамм, и ждала такси. Дождь лил как из ведра. Неожиданно ко мне подошел господин небольшого роста и предложил встать под его зонт.
— Вы фройляйн Рифеншталь?
— Да, а… — я посмотрела на него с удивлением.
— Я Эрнст Удет[134], — продолжил он почти застенчиво. — Можно подвезти вас домой?
— Как мило с вашей стороны, с большим удовольствием.
От радости я очень разволновалась, ибо «Эрнст Удет» — это звучало. Кто же не знал лучшего в мире мастера высшего пилотажа? Он принял приглашение выпить рюмку коньяку. Беседа становилась все оживленней, словно мы знали друг друга не один год. Тут мне пришла в голову сумасшедшая идея.
— Не согласились бы вы принять участие в съемках моего фильма и продемонстрировать, например, спасение людей в горах?
— Это было бы замечательно, — ответил Удет с сияющими после нескольких рюмок глазами.
— Ну и отлично, — сказала я, — нужно познакомить вас с доктором Фанком. Он как раз работает над сценарием, в который отлично вписались бы эпизоды с вашим участием.
Так Эрнст Удет стал приобретением для кино, а для меня — началом личной трагедии.
Познакомился с Удетом и Шнеебергер. Между ними быстро установились дружеские отношения. Удет был героем мировой войны. В составе Рихтхофенской авиаэскадры, он получил как самый успешный немецкий летчик-истребитель все мыслимые награды. Австриец Шнеебергер, будучи молодым лейтенантом, за бой в горах с итальянцами был награжден золотой медалью «За отвагу». Между ними обнаружилось много общего.
Эрни, как друзья называли Удета, шутил, что мы со Шнеебергером прицепились друг к другу как репьи, и, действительно, стоило нам только разлучиться на несколько часов, как сразу же начинались звонки. С годами наши отношения становились все более близкими — разлука казалась немыслимой. Поэтому у другого мужчины не было шансов заполучить меня, хотя претендентов всегда хватало. Столь глубокие чувства даже раздражали Удета. Он прожигал жизнь с удовольствием, окружал себя легкомысленными женщинами, ко всему относился просто, искал только наслаждений. В фешенебельном ресторане «Хорхер» был завсегдатаем. Во всех ночных заведениях его обожали. Он с удовольствием и много пил, всегда был весел и остроумен. Свои рассказы о полетах с Герингом он дополнял забавными карикатурами и насмешливыми стихами. Пародии эти действительно были мастерскими.
Как-то он отвел меня в сторону и стал серьезно убеждать, что жизнь, которую я веду, станет для меня концом карьеры. По его мнению, нельзя лишать себя всего из-за любви к Снежной Блохе. Ему стало известно, что мы сейчас переживаем финансовые трудности.
— Я познакомлю тебя с богатыми друзьями, кому-то ты можешь понравиться и тогда из Золушки превратишься в принцессу.
Я засмеялась:
— Сумасшедший, счастливей, чем со Снежной Блохой, я вообще быть не могу. А карьера — дело второе. Что же касается денег, то я умею жить скромно, без помощи родителей.
Отец, кстати, даже не догадывался о моих затруднениях.
Я рассказала Удету, какой горькой была моя любовь к Отто Фроитцгейму и какое разочарование пережила с Луисом Тренкером. Шнеебергер стал первым мужчиной, с которым я в течение почти трех лет разделяла счастье взаимной любви.
Но Эрни не оставил своих попыток: звонил мне почти ежедневно и однажды попросил принять приглашение на ужин в «Хорхере». Пришло примерно человек десять. Дамы — в элегантных вечерних туалетах, господа — в смокингах. Стол был по-праздничному украшен цветами и свечами. В своем простеньком платье я чувствовала себя в таком обществе неуютно. Слева от меня сидел мужчина приятной внешности с проседью в волосах. Удет представил его как банкира — имя у меня в памяти не отложилось.
После закусок сосед по столу неожиданно взял мою левую руку с красивым перстнем на пальце — белая гемма из слоновой кости на черном фоне.
— Такой красивой руке это кольцо не подходит, завтра вы получите брильянт, он вас порадует, — изрек банкир.
Я с удивлением посмотрела на наглеца. К сожалению, будучи еще неопытной, чтобы остроумным ответом обратить подобное заявление в шутку, я порывисто встала из-за стола и, ни на кого не глядя, вышла из зала. Удет уговаривал меня вернуться, но я страшно разозлилась на него за эту глупую историю.
Меж тем подготовительные работы к съемке нового фильма закончились, и в конце января 1929 года
