как и до съемок «Долины». В Италии он снимал фильм с многомиллионным бюджетом. Мне частенько доводилось наблюдать, как он руководит съемками в нескольких студиях киноателье «Чинечитга». Никогда не забуду вечера, проведенные вместе с его семьей в Трастевере на отдыхе. Здесь царила атмосфера, которую так мастерски передал Федерико Феллини в фильме «Рим».
Пабст познакомил меня с актером Жаном Маре[411], который казался идеальным исполнителем для фильмов типа «Красные дьяволы»: молод, талантлив, прекрасный лыжник.
Когда жара в Риме стала совсем невыносимой, я на несколько дней ретировалась на Капри. Мне давно полюбился этот маленький остров. Нетрудно понять тех, кто, впервые увидев Капри, хотел бы остаться на этом острове навсегда. Там мне попался Генри Наннен, приехавший сюда с женой из По-зитано на пару часов. Я рассказала Генри, что один английский издатель хотел бы опубликовать мои мемуары, и попросила совета. Наннен полагал, что в этом случае договор следует заключать обязательно: будет лучше, если эта книга выйдет сначала за рубежом. В момент нашего тогдашнего разговора трудно было представить, что десятилетия спустя мой собеседник подвергнется жестоким наладкам как «наци» из-за незначительного участия в работе над моей «Олимпией». Генри озвучил одну небольшую фразу за кадром — и это все. Логически рассуждая, многие репортеры и иностранцы также постоянно что-то произносят в этом фильме. Они тоже «наци»?!
Я опять в Мюнхене. Какая противоположность моей жизни в Италии! Мы с матерью все еще проживали в небольшой комнате. В это время Луиза Ульрих предложила мне подработать, написав для нее сценарий по роману Эрнста Вихерта[413] «Служанка Юргена Доскосила». Луизу вдохновил образ главной героини — роль, о которой она давно мечтала.
Мне был великодушно выдан аванс, но работа как-то не продвинулась, и я вернула Ульрих деньги.
Тут произошло чудо — я получила письмо от Жана Кокто. Ранее мне не довелось познакомиться с этим великим художником. Кокто писал:
Монтпенсье, 36 Париж, 26 декабря 1952 года
Моя дорогая Лени Рифеншталь!
Как не стать Вашим поклонником, если Вы — гений кино и мастерски поставили его на такую высоту, которой оно редко достигает?! Меня бы очень обрадовало знакомство с Вами, но вдали от того вздора, который сейчас заполнил мир кинематографа… Я приветствую Вас от всего сердца и буду счастлив получить от Вас несколько строк о Ваших проектах и о Вас.
Я была приятно удивлена. Какой восхитительный жест! И какая противоположность унижениям, которые выпадали на мою долю годами. Это письмо вызвало у меня небывалый внутренний подъем. Так что, несмотря на повторный отказ от сотрудничества фирмы «Герцог-фильм», я на следующий же день позвонила господину Тишендорфу и договорилась с ним о встрече в Италии. Прибыла я отнюдь не с пустыми руками — привезла в Рим решение в мою пользу Берлинской аттестационной комиссии, кроме того, письменное согласие Витторио де Сики и Жана Маре на участие в съемках «Красных дьяволов», а также документально заверенное рабочее соглашение с «Минерва-фильмом». Мне, страстно убежденной в своей правоте, удалось преодолеть все сомнения, мучившие господина Тишендорфа по поводу этого, безусловно, рискованного кинопроекта. Уже через несколько дней мы подписали договор, обязывавший меня через шесть недель предоставить полностью подготовленный к съемкам сценарий. И именно письмо Кокто помогло мне добиться желаемого.
Наконец-то пришло время заняться интеллектуальным трудом. Я решила поискать пристанище в горах, опять-таки в Кицбюэле. И очень скоро нашла как раз то, что нужно: две уютные комнатушки и небольшую кухоньку в деревянном доме, великолепно расположенном. Под ним лежала запорошенная снегом долина, вдали виднелась горная цепь. В начале декабря я намеревалась уже начать работу над сценарием, но мой покой опять был нарушен.
Однажды утром в домике объявился запыхавшийся Отто Ланчнер, один из моих прежних сотрудников. Обычно спокойный, скорее даже флегматичный, на этот раз Отто отчего-то заметно волновался. Едва войдя, Ланчнер огорошил меня:
— Лени, извини за раннее вторжение, но это очень важно. Из Инсбрука позвонил Ули Ритцер и сообщил, что сегодня ты располагаешь, вероятно, единственной возможностью предотвратить уничтожение «Долины». Ведь французы решились на это окончательно. Ты должна в ближайшее время обязательно сесть в скорый поезд до Вены, в котором сейчас находится австрийский министр финансов Камитц.
— Что ты говоришь?! — закричала я взволнованно. — «Долина» должна быть уничтожена? Бред какой-то — это невозможно!
— А ты не знала?
Я покачала головой.
— Почему Ули и прислал меня. Он тебе советует перехватить поезд в Кицбюэле, во время трехминутной стоянки.
— И когда прибывает поезд? — спросила я растерянно.
— Через пятнадцать минут.
— Но мне же никак не успеть! — воскликнула я возбужденно.
— Попытайся. Такого шанса спокойно переговорить с министром в купе поезда тебе больше не представится.
Я схватила теплые вещи из шкафа и мгновенно переоделась. Чуть было не забыла паспорт и деньги. Потом мы с Отто помчались вниз, сокращая дорогу по отвесным, слегка заснеженным лугам. Вдалеке показался состав, уже прибывший на вокзал. Я летела, как будто от этого зависела вся моя жизнь, и в последнее мгновение все же успела вскочить в поезд.
Во что я позволила себя втянуть? Только теперь до меня стала доходить вся нелепость ситуации. Купе, в которое я попала, оказалось почти пустым, только пожилой мужчина, уткнувшись в газету, сидел напротив. Проводник продал мне билет до Вены.
Не сойти ли на следующей станции? У меня не было ни малейшего представления, каким образом я отыщу в огромном поезде министра. Я даже не знала, как он выглядит, никогда не переписывалась с ним. Мне лишь стало известно, что теперь освобождение из-под ареста немецкой кинематографической собственности целиком и полностью зависело от министра финансов Австрии.
Что случилось, отчего внезапно заговорили об уничтожении киноматериала? Несмотря на все трудности и проволочки, о возможности уничтожения пленок никогда не заходило и речи. Наоборот, за последнее время месье Ланглуа из «Сентр Насьональ де ла Синематек Франсез» дважды сообщал, что мне можно и нужно забрать свой киноматериал. В последнем послании он как раз указывал, что вот уже несколько месяцев ожидает освобождения помещения от сотен коробок, загромождавших целую комнату в блочном здании. «Все готово к погрузке, — писал он, — и все зависит лишь от австрийской службы пересылки, которая должна помочь Вам забрать фильмы».
Без сомнения, сообщение месье Ланглуа, несмотря на бесспорную серьезность этого человека, находилось в явном противоречии с тем, что, очевидно, произошло в действительности.
Только спустя два часа езды в поезде у меня наконец появились силы обдумать свои дальнейшие действия. Сначала я решила просмотреть все купе вагонов первого класса, затем, если позволят обстоятельства, и отдельный вагон-люкс. Нерешительно, с бьющимся сердцем, я двинулась вперед, буквально заставив себя отворить одну из дверей купе: «Извините, нет ли здесь господина Камитца?» Пассажиры в ответ лишь покачали головами. При следующей «проверке» я почувствовала себя гораздо свободнее, а потом все пошло как по маслу — мне удалось как бы войти в роль почтальона, который без указания номера дома должен доставить депешу.
