отправили в Берлин радиограмму с сообщением о готовности Советского правительства подписать мирный договор на условиях, предложенных германской стороной в Брест-Литовске. (33).

Как реагировали на этот акт другие политические партии, помимо большевиков и левых эсеров? Узнав о германском наступлении, практически все они заявили о своей готовности забыть былые распри и объединиться для защиты страны от внешнего врага. Неудивительно, что их реакцией на сообщение о российской капитуляции, последовавшей спустя чуть более суток, была растущая волна негодования. В самых жестких выражениях кадетская, эсеровская и меньшевистская печать осудили принятие правительством германских условий мира и потребовали немедленного повторного созыва Учредительного собрания.

Для Ленина в категорическом неприятии его политики со стороны либеральных и умеренно- социалистических групп не было ничего неожиданного. Гораздо более тревожным и потенциально опасным был гневный протест, которым решение сдаться немцам без боя было встречено в рядах его собственной партии и в партии левых эсеров. То, что этот вопрос продолжает оставаться взрывоопасным, стало немедленно очевидно на заседаниях большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИК, созванных во второй половине дня 19 февраля для выработки позиций по мирной политике правительства перед рассмотрением на вечернем пленарном заседании ВЦИКа. Помимо уже известных разногласий между требующими немедленного мира сторонниками Ленина и выступающими за революционную войну «левыми коммунистами» и между соответствующими левоэсеровскими группировками, на этих заседаниях фракций были высказаны серьезные претензии в адрес правительства по процедурным вопросам, связанным с уже обретшей недобрую славу радиограммой Ленина-Троцкого. Противников капитуляции из рядов обеих партий возмутило то, что решение по такому серьезному, фундаментальному политическому вопросу было принято Совнаркомом без кворума, перевесом всего в один голос и без ведома ВЦИКа. Даже Свердлов, обычно верно и послушно следующий за Лениным, выразил протест против отправления радиограммы без санкции ВЦИКа (34). Многочисленная левоэсеровская фракция была так возмущена, что немедленно возобновила попытки добиться существенного усиления контроля за Совнаркомом и отдельными народными комиссарами со стороны ВЦИКа. Кроме того, хотя факт одобрения радиограммы Ленина-Троцкого левоэсеровским ЦК оставался фактом, многие левые эсеры были недовольны тем, что за все их руководство решение приняла незначительная группка его членов (35).

Итак, центральным вопросом, вокруг которого вертелась дискуссия на заседаниях большевистской и левоэсеровской фракций 19 февраля, был вопрос о том, нужно или не нужно объявлять недействительным послание Ленина-Троцкого и пересматривать всю проблему заново. Споры по этому вопросу и в той, и в другой фракции породили глубокие противоречия. Вначале позиции сторонников революционной войны (или, как предпочитали говорить левые эсеры, «восстания» против империализма) в левоэсеровской фракции были сильнее, чем у большевиков. Однако вечером накал борьбы в обеих фракциях был настолько высок, что большевистское руководство ВЦИКа, предвидя крайнюю проблематичность одобрения всем ВЦИКом немедленной российской капитуляции и опасаясь почти неминуемой жестокой стычки, чреватой катастрофическими последствиями не только для правящей коалиции большевиков и левых эсеров, но и для существующей власти вообще, в последний момент отменило вечерний пленум. Он был заменен крайне редкой формой совещания — закрытым совместным заседанием большевистской и левоэсеровской фракций (36).

На этом заседании с двухчасовым докладом, в котором были собраны воедино все мыслимые аргументы в пользу немедленного мира, выступил Ленин. Однако его оппоненты во главе с Сергеем Мстиславским (от левых эсеров) и Карлом Радеком (от большевиков) остались не убеждены ленинскими доводами, и около полуночи две фракции, по сообщениям газет, разошлись на отдельные заседания, с антиленинистами во главе. Фракции заседали — с перерывами, то сходясь вместе, то снова расходясь — в течение ночи и всего следующего дня. Обе встречались за закрытыми дверями с Крыленко, который твердо стоял на необходимости заключать мир как можно скорее. Впрочем, встречи с ним, похоже, особого эффекта не имели. В тот момент ни та, ни другая фракция были не в состоянии достичь консенсуса (37).

Если для фракций большевиков и левых эсеров, заседавших в Таврическом дворце, девизом оставались неопределенность и непрерывные споры, за пределами дворца все было по-другому. Вскоре после возобновления германского наступления Петербургский комитет большевиков провел опрос мнений во всех районных комитетах партии. За исключением Выборгского райкома, где мнения разделились, подавляющее большинство членов районных комитетов были против капитуляции (38). Так случилось, что начало этого нового военного кризиса совпало с проведением в Петрограде Четвертой городской конференции РСДРП (б). Конференция, в которой приняли участие ПК и выборные представители от всех районных комитетов партии, открылась 17 февраля. К этому моменту в большевистской организации Петрограда насчитывалось, по оценкам, тридцать шесть тысяч членов; сокращение, по сравнению с началом года, составило около двенадцати тысяч человек (39). Однако это были приблизительные цифры; специально за колебаниями партийной численности — особенно связанными с непрерывным оттоком из Петрограда ветеранов партии, начавшимся сразу после захвата власти — никто не следил. К тому же, значительный процент старых большевиков, еще остававшихся в Петрограде, был занят на государственной и военной службе; их связи с партийной организацией, по практическим соображениям, были прерваны.

Чтобы компенсировать все эти потери, участники городской партконференции приняли новый партийный устав (40). Численность Петербургского комитета была сокращена с сорока с лишним членов, избираемых от всех районных комитетов на основе пропорционального представительства, до девяти членов, избираемых списком на ежеквартальных городских конференциях. Все шестнадцать районных комитетов больше не были представлены в ПК. Чтобы сгладить негативный эффект от этого изменения, новый устав предусматривал создание совершенно нового представительного органа — Делегатского совета, состоящего в основном из делегатов от районных комитетов партии, по одному от каждых пятисот членов. Предполагалось, что он должен заменить ПК в качестве самого авторитетного местного партийного органа в период между городскими конференциями. Одновременно или почти одновременно был создан новый совещательный орган, который даже не был упомянут в новом уставе, — Собрание организаторов. Созываемый по усмотрению ПК, он состоял из платных ответственных организаторов от каждого района. Возможно, отчасти потому что ответственными организаторами нередко выбирали секретарей районных партийных комитетов, в их составе было непропорционально много увлеченных молодых женщин (41).

Если Собрание организаторов действовало довольно долгое время (42), то выборный Делегатский совет никогда не функционировал так, как было запланировано (43). В итоге, преобразование и сокращение петроградской партийной организации на Четвертой городской конференции петроградских большевиков видится, в ретроспективе, как серьезный шаг на пути к уничтожению той относительно широкой внутрипартийной демократии, которая была одним из основных источников силы большевиков в 1917 г. Впрочем, в контексте острого противоречия по вопросу о принятии германских условий мира, самым характерным моментом было то, что на городской партконференции, как и в Петербургском комитете, доминировали «левые коммунисты». Поэтому вполне естественно, что 20 февраля конференция обратилась к рассмотрению спорного решения правительства о немедленном мире (44). Выслушав доклады Ленина и Радека, представивших, каждый свою, точку зрения на вопрос о войне и мире, участники конференции даже не стали обсуждать их. Пренебрегши ленинским предупреждением о том, что цвет петроградского пролетариата падет жертвой в борьбе с немцами, конференция приняла резкую резолюцию, критикующую Центральный Комитет и требующую отмены решения Совнаркома о принятии германских условий мира (45).

Но самый, во многих отношениях, грозный протест против мирной политики Совнаркома содержался в заявлении — по сути, объявлении войны большинству большевистского ЦК — подписанном четырьмя членами меньшинства ЦК (Бухариным, Урицким, Ломовым и Бубновым) и еще семью известными деятелями партии (Яковлевой, Покровским, Смирновым, Пятаковым, Мечеславом Бронским и Андреем Спундэ). В своем заявлении они осудили усилия большинства ЦК, направленные на заключение мира на германских условиях, как наносящие «удар делу международного пролетариата, особенно жестокий», которые «сведут на нет работу социалистического строительства, проделанную пролетариатом со времени Октябрьской революции». С точки зрения Ленина, наибольшую тревогу представляло декларированное