Далее Каменев сказал, что единственный возможный выход — передача государственной власти демократии, но не Совету рабочих и солдатских депутатов, а той демократии, которая в достаточной степени представлена на совещании. Необходимо создать новое правительство и орган, перед которым оно должно быть ответственно.

Троцкий, обращаясь к делегатам-большевикам, сказал, что по мере возможности следует прежде всего стремиться убедить участников совещания в необходимости порвать с буржуазией и взять на себя задачу создания нового правительства. В случае успеха это будет первым шагом к передаче всей власти Советам26.

Следует отметить, что в отличие от Каменева, который выступал за создание демократического коалиционного правительства на широкой основе, то есть с участием представителей разных политических группировок, приславших делегатов на совещание, Троцкий настаивал на передаче всей власти. Советам. Это весьма существенное обстоятельство отражало коренное различие во взглядах на развитие русской революцию, которому вскоре суждено было стать источником одного из самых острых и значительных внутренних противоречий в истории большевизма. В рамках рассматриваемой темы, однако, главное заключается в том, что и Каменев и Троцкий, а вместе с ними большинство петроградских большевиков положительно расценивали работу Демократического совещания и перспективы мирного развития революции.

Если учесть, что в тот момент среди большевиков преобладали сравнительно умеренные взгляды, да и сам Ленин с начала сентября высказывался за тактику компромиссов, нетрудно представить себе, как были ошеломлены лидеры большевиков, получив 15 сентября два письма от Ленина, написанные между 12 и 14 сентября, в которых он полностью отказался от умеренной позиции, изложенной в статье 'О компромиссах', настаивал на том, что большевики должны немедленно начать подготовку к вооруженному восстанию.

Такой, казалось бы, резкий и неожиданный поворот был обусловлен рядом взаимодополняющих факторов. С одной стороны, такие факторы, как сильные позиции крайне левых элементов в Финляндии, поддержка большинства, которую получила программа большевиков в Петроградском и Московском Советах, а также в ряде Советов на местах, повсеместные и неуклонно нараставшие волнения безземельных крестьян, дальнейшее разложение армии на фронте и все более настойчивые требования солдат немедленного мира, наконец, признаки нарастания революционных настроений в германском флоте, очевидно, вызвали у Ленина надежду на то, что в данный момент, если большевики возьмут власть, им обеспечена мощная поддержка в городах, широкого и упорного противодействия в деревне и на фронте не будет, а образование подлинно революционного правительства в России послужит толчком к массовым выступлениям в других европейских странах. И конечно, когда Ленин осознал возможность быстро добиться принятия резолюции по вопросу о создании крайне левого правительства, он утратил интерес к компромиссам с умеренными социалистическими партиями. С другой стороны, Ленин, по-видимому, испытывал опасения, что Временному правительству удастся тем или иным способом 'выпустить революционный пар' — путем вступления в переговоры о сепаратном мире, сдачи Петрограда немцам, проведения выборов в Учредительное собрание или спровоцировав и подавив стихийное восстание неорганизованных народных масс. По-видимому, Ленин опасался итого что, если партия большевиков проявит медлительность, она начнет терять влияние и авторитет в массах и окажется не в силах предотвратить полную анархию стране.

В первом из двух писем, адресованном Центральному, Петербургскому и Московскому комитетам РСДРП (б), Ленин писал: 'Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки.

Могут, ибо активное большинство революционных элементов народа обеих столиц достаточно, чтобы увлечь массы, победить сопротивление противника, разбить его, завоевать власть и удержать ее…'. 'Демократическое совещание, — указывал Ленин, — не представляет большинства революционного народа, а лишь соглашательские мелкобуржуазные верхи… Почему должны власть взять именно теперь большевики?

Потому что предстоящая отдача Питера сделает наши шансы во сто раз худшими'. Ленин отмечал, что речь идет не о 'дне' восстания, не о 'моменте' его в узком смысле — выбор момента должен быть возложен на лидеров большевиков на местах. Теперь же, указывал Ленин, партия должна воспользоваться тем, что на Демократическом совещании она имеет фактически свой съезд, задача которого — на очередь дня поставить 'вооруженное восстание в Питере и в Москве (с областью), завоевание власти, свержение правительства'. В заключение Ленин утверждает, что, взяв власть сразу в Петрограде и в Москве (не имеет значения, в каком городе большевики выступят раньше), 'мы победим безусловно и несомненно'21.

Во втором письме, озаглавленном 'Марксизм и восстание' и адресованном только Центральному Комитету, Ленин опровергает оппортунистическую ложь, будто подготовка восстания, вообще отношение к восстанию, как к искусству, есть 'бланкизм'. По мнению Ленина, восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор и не на партию, а на пролетариат, оно должно опираться на революционный подъем народа. Наконец, победа восстания возможна только в том случае, если оно происходит в момент, когда 'активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых половинчатых нерешительных друзей революции'. Подчеркивая, что 'раз есть налицо эти условия, то отказаться от отношения к восстанию, как к искусству, значит изменить марксизму и изменить революции', Ленин в своем письме разъяснил, почему немедленное вооруженное восстание было 'в порядке дня'. Он сравнил сложившееся положение с положением в дни июльских событий, отметив, что тогда большевики еще не имели достаточной поддержки пролетариата, теперь же, после 'расправы' с большевиками и корниловщины, большевики имеют большинство в обоих Советах — Московском и Петроградском. В июле не было всенародного революционного подъема, теперь, после корниловщины, он был. Наконец, тогда не было серьезных колебаний среди врагов большевиков, теперь колебания 'гигантские'. 'Политически мы не удержали бы власти 3–4 июля, — писал в заключение Ленин, — ибо армия и провинция, до корниловщины, могли пойти и пошли бы на Питер. Теперь картина совсем иная… Перед нами налицо все объективные предпосылки успешного восстания'. Ленин требовал, чтобы Центральный Комитет сплотил фракцию большевиков на Демократическом совещании, 'не боясь оставить колеблющихся в стане колеблющихся', указывал, что необходимо составить краткую декларацию, 'чем короче, чем резче будет декларация, тем лучше', 'подчеркивая самым резким образом неуместность длинных речей, неуместность 'речей' вообще, необходимость немедленного действия для спасения революции, абсолютную необходимость полного разрыва с буржуазией, полного смещения всего теперешнего правительства, необходимость немедленного перехода всей власти в руки революционной демократии в революционным пролетариатом'. Большевики, 'прочтя эту декларацию, призвав решать, а не говорить, действовать, а не писать резолюции', должны 'всю нашу фракцию двинуть на заводы и в казармы…'. Одновременно, указывал Ленин, чтобы отнестись к восстанию по-марксистски, то есть как к искусству, необходимо, не теряя ни минуты, 'организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки на самые важные пункты, окружить Александринку, занять Петропавловку, арестовать генеральный штаб и правительство… мобилизовать вооруженных рабочих, призвать их к отчаянному последнему бою, занять сразу телеграф и телефон, поместить наш штаб восстания у центральной телефонной станции, связать с ним по телефону все заводы, все полки, все пункты вооруженной борьбы и т. д.'28.

Неудивительно, что первая реакция лидеров петроградских большевиков на эти письма была примерно такой же, как их реакция на ленинские 'Письма из далека'. 'Мы все ахнули, никто не знал, что делать. Все недоумевали первое время', — вспоминал несколько лет спустя Бухарин29. Вечером 15 сентября члены Центрального Комитета спешно направились из Александринского театра на чрезвычайное заседание, чтобы обсудить ленинские письма. Присутствовали не только члены ЦК, постоянно находившиеся в Петрограде и осуществлявшие повседневное руководство партией (то есть Бубнов, Дзержинский, Иоффе, Милютин, Свердлов, Сокольников, Сталин и Урицкий), но также и Каменев, Коллонтай и Троцкий (для Троцкого это заседание ЦК было вторым после его освобождения из тюрьмы), представители московской организации большевиков Бухарин, Ломов, Ногин, Рыков и представитель ЦК на Кавказе Степан Шаумян. Большинству присутствовавших были розданы копии ленинских писем, чтобы они могли предварительно обдумать их30. Опубликованный протокол прений чрезвычайно отрывочен31.